Люди, повлиявшие на мою судьбу : [an error occurred while processing this directive] <div id=page> <h1><a href='/litera/public/index.shtml'>Публицистика</a> » <a href='/litera/public/23700/index.shtml'>Николай Стародымов</a></h1> <img id='mainimg' src="/files1/58976/ctar145.jpg" width="145" height="113" alt="Люди, повлиявшие на мою судьбу"></a> <span class="date"><span>03 мая 2010 20:35</span></span> <h3><i>Автор:</i> Николай Стародымов (г. Москва) </h3> <h2>Люди, повлиявшие на мою судьбу</h2> <P>Каждый человек – сам кузнечик своего счастья. Фраза красивая, да только не всегда верная. Нередко на нашу судьбу оказывают воздействие другие люди, иной раз вовсе уж посторонние – когда специально, а когда и походя, случайно. </P> <P>Случалось такое и со мной. Очень хочется рассказать о некоторых людях, в той или иной степени повлиявших на течение моей жизни. В первую очередь, конечно, это родители и семья – да только говорить о них сейчас не стану. Только о других. </P> <P>На протяжение веков философы и простые люди ведут споры о степени предопределённости человеческой судьбы. А именно: прописана судьба каждого из нас заранее, или же человек абсолютно волен в своём поведении. На мой взгляд, даже если где-то существует некая Книга судеб, если даже человеческая жизнь запрограммирована-расписана, что всё же значительный люфт у этой предопределённости имеется, что будущее у человека вариабельно. Каждый день перед каждым из нас открывается множество тропок, и по какой из них мы пойдём, зависит от нашего сознания. Как правило, мы выруливаем в привычную наезженную колею, и очередной день становится похожим на множество таких же дней, оставшихся позади. Мы встречаемся-общаемся со многими людьми, которые так же следуют по своим колеям, порой сближаясь с нашими, но не пересекающих наши… А потом вдруг в какой-то момент некто подрезает нам путь, увлекает нас на другой курс, который неведомо куда нас приведёт. Об этом хорошо пели Высоцкий и Макаревич. И такие повороты судьбы случались в биографии каждого – у кого больше, у кого меньше. </P> <P>На протяжении 27 календарных лет я служил в Вооружённых силах. Понятно, что в это время тот самый упоминавшийся выше люфт был минимален. Судьбу мою определяли кадровики – в абсолютном своём большинстве равнодушные (или вовсе бездушные) люди, которые за папками не видят человека. Однако не о них, не о чиновниках сейчас речь. Речь сейчас о людях, которых знаю лично и которые в той или иной степени повлияли на формирование моей биографии.</P> <P><B>Лобачи: Пётр Евсеевич и Елена Игнатьевна, Альфред и Валерий Петровичи</B></P> <P>Как-то читал я воспоминания человека, детство которого прошло в «зоне», где служил охранником его отец. Когда мальчик попал в большой город, самым большим шоком для паренька стало то обстоятельство, что так много людей ходит не строем, без конвоиров и без собак. </P> <P>У меня отец был офицером. И раннее детство моё проходило в гарнизонах. Самые ранние воспоминания (мне едва исполнилось тогда полтора годика): танки идут по «танковой дороге» неподалёку от нашего дома в белорусской Марьиной Горке, и на футбольное поле садится вертолёт – тогда вовсе ещё диковинка. Соответственно, и круг общения у меня был вполне определённым: солдаты и офицеры, сослуживцы отца, их жёны, их дети…</P> <P>В этих условиях родня моей матери оказывалась словно окном в иной мир! Дед Петя, бабушка Лена, мамины братья Алик и Валера проживали в посёлке Руденск, что под Минском. Туда мы с братом приезжали на каникулы, да как-то жили целый год, когда отца перевели к новому месту службы, и на этом самом новом месте у нас не имелось жилья. </P> <P>Наш дедушка – Пётр Евсеевич Лобач – был очень хорошим человеком. Ласки и сюсюканья от него мы с братом не видели и не слышали, но какая-то притягательная доброта от него исходила. Я благоговел перед ним. На всю жизнь остался он для меня образцом человека честного и бескорыстного. </P> <P>В Белоруссии забота о ветеранах войны и в те времена находилась на должном уровне. Во главе республики стоял Пётр Миронович Машеров, единственный человек в высшем руководстве СССР, который Золотую Звезду Героя Советского Союза получил действительно «за войну», а не в честь очередного юбилея «за выдающийся вклад»… При нём ветеранам уделялось принципиальное внимание. Мой дедушка был человеком заслуженным, инвалидом войны, а потому и забота от государства и местной власти всегда ощущалась: и хату помогли отремонтировать, и торф привозили, и с сеном для коровёнки Бурёнки помогали… Конечно же, проблемы и тогда были, и имелось их предостаточно, однако я, будучи ещё совсем мальчишкой, видел: если человек честный и за Родину пострадавший, то государство о нём позаботится, не даст в обиду. </P> <P>Наивно? Конечно. Но ведь так и было! </P> <P>До Великой Отечественной дед Петя занимал какую-то должность в сельсовете, был партийным. Когда началась война, конечно же, никто и предположить не мог, что гитлеровцы уже на седьмой день займут столицу Белоруссии. Потому команду на эвакуацию Пётр Евсеевич получил только на третий или четвёртый день войны. При этом о вывозе семей даже партийных и советских работников не шло и речи – для этого не было ни времени, ни транспорта. Так и получилось, что бабушка с тремя детьми осталась в оккупации.</P> <P>Эвакуировать дедушке предстояло колхозное стадо коров. Своим ходом эвакуировать. Между тем коровёнка – не человек: и быстро идти не может, и отдых ей требуется полноценный… День на третий стало ясно, что угнать стадо в тыл не удастся. </P> <P>Оценивать поступки человека в боевой обстановке с точки зрения мирного времени – дело неблагодарное. На войне всё, что во вред врагу – во благо Отчизне. И наоборот. </P> <P>Короче говоря, было принято решение стадо уничтожить. Чтобы оно не стало едой для агрессора. </P> <P>…Сколько раз мне за мою жизнь доводилось бывать в районе боевых действий! Сколько насмотрелся на коров, овец, коз, которые стали «случайными жертвами» войны! Лежали эти туши вдоль дорог, а то и просто в поле – подорвавшиеся на минах, оказавшиеся под обстрелом, а случалось и служившие просто мишенями для упражнявшихся в стрельбе по движущейся цели маявшихся от безделья солдат… Иной раз вырезали у них филейные места, или свежую печень, а остальное бросали за ненадобностью, на поживу собакам или воронью. Вот такие брошенные туши – тоже своего рода лик войны…</P> <P>…А потом мой дед оказался в партизанском отряде. Наступила осень. Он простудился. И его самолётом вывезли на Большую землю. Подлечился Пётр Евсеевич в госпитале. И оказался в окопах под Москвой, где шли самые тяжкие бои. </P> <P>Зигзаг истории. В 1980–85 годы мне довелось служить в Туркмении, в 58-й Рославльской мотострелковой дивизии. В период Московской битвы один полк этой дивизии оказался в окружении и почти полностью погиб. Через линию фронта пробилось всего несколько человек. Так вот, мой дед как-то сопровождал в штаб полка одного из этих немногих вырвавшихся из окружения. </P> <P>Потом опять был госпиталь. Деда хотели комиссовать, однако он вновь добился отправки на фронт – он был из настоящих партийцев, которых тогда встречалось немало, хотя говорить об этом сегодня и немодно… В 43-м под Ленинградом попал под обстрел гитлеровских миномётов и получил тяжелейшие увечья – до конца дней его у него не работала одна рука, покалечена нога и не слышал он на одно ухо. </P> <P>Вернулся домой уже после освобождения Белоруссии. И потом работал едва не до конца жизни. </P> <P>Бабушка – Елена Игнатьевна – во время Гражданской войны и после неё, будучи ещё ребёнком, долгое время жила в детдоме. Иной раз рассказывала, как голодали, как ели что придётся… Как-то во время пребывания её в Башкирии, нашли в степи мёртвого верблюда, зачервивевшего… Ели – куда деваться!..</P> <P>Надо отметить, что бабушка была замечательной рассказчицей. Как сейчас помню: привычным жестом вытрет сверху вниз уголки губ большим и указательным пальцами, подтянет узелок платочка и начнёт со слов «Фактом дело…». Это у неё присказка такая была. И читала она книги, хотя деревенская была, а у нас стереотип, что в деревне книг не читали. </P> <P>Сколько помню дедушку с бабушкой – всегда работали. Огород у них был большой, за посёлком поле картофельное (Белоруссия!), в саду – плодовые деревья и ягодный кустарник, корова, дед пытался пчёл держать, да только не вышло у него почему-то…</P> <P>Соответственно, работали и мы, когда приезжали. Конечно, больше бегали да гуляли (гайсали, - по выражению бабушки). Но что нам поручали, делали. И землю плужком пахать приходилось (не целину, понятно, а рыхлую, огородную), и дрова пилить-колоть, и жука собирать, и липовый цвет (ох, и нудное ж дело!), и картошку копать, и яблоки-ягоды собирать и резать на сушку… С тех пор у меня осталось глубочайшее уважение к людям, которые работают на земле, которые кормят нас, избалованных горожан. И ещё. С тех пор я уверен, что в селе благосостояние человека зависит от того, насколько он наработает. Конечно же, государственная политика для аграриев имеет огромное значение, и всё же труженик-селянин себя обеспечить может всегда. Понятно, если нет неких форс-мажорных обстоятельств. </P> <P>…Сегодня дедушки и бабушки уже нет на свете. С памятника, установленного на могиле деда, мародёры содрали бронзу: звёздочку, веточку лавра, буквы надписи… Увы, привычная для дня сегодняшнего история. </P> <P><B>Теперь о дядьях</B>.</P> <P>Дядя Алик попытался по молодости пойти в большой спорт. Не сложилось у него что-то – не всем же, в самом деле, становиться рекордсменами. Был он знаком со многими спортсменами республики, много и интересно рассказывал о них, о разных околоспортивных историях… Впрочем, главное, какой урок он мне преподнёс, заключался в следующем. </P> <P>Так сложилось, что за свою жизнь дядя Алик поменял немало мест работы. В основном, в городе. Потом и квартиру получил тоже в Минске. Но по сути своей, по натуре горожанином так и не стал. После работы на протяжении многих лет приезжал в село, и работал. Тянул два дома – в Равнополье, где жила его жена, и в Руденске, у матери. Наверное, он мог бы показать себя более рачительным хозяином. Но как бы то ни было, бросалось в глаза, как он понимает и чувствует ЗЕМЛЮ в самом крестьянском понимании этого слова. </P> <P>Вспоминается такой случай. У старой груши в саду отпилили засохшую ветку. Дядя Алик распереживался разве что не до слез. </P> <P>- Нельзя так близко к основному стволу обрезать её, - показывал он мне. – Теперь весь ствол может засохнуть. Больше пенёк нужно оставлять. И тут же варом замазать, чтобы никакая зараза внутрь дерева не попала… </P> <P>И так мне его эта боль за деревце в память запала, и глаза его, как смотрел он на меня, словно хотел эту боль и мне передать…</P> <P>Дядя Валера – иное. Он закончил школу с серебряной медалью, подавал большие надежды… Однако поступать в институт наотрез отказался. Объяснил это тем, что работяга может заработать куда больше, чем инженер. И всю жизнь он доказывал это. Не в смысле что-то кому-то доказывал, нет. Просто вкалывал и зарабатывал. Умел работать на самых разных машинах и механизмах, ездил на «вахты», на Крайний Север, ещё куда-то… Он никогда не был меркантильным человеком, даже бережливым его трудно назвать. Красивый мужчина – он и одеваться любил со вкусом, и впечатление произвести… Когда в гости к нему приезжали мы, племянники, на нас не экономил ни в чём! У меня сложилось такое впечатление, что он всегда был при деньгах. Но эти деньги он зарабатывал честным трудом, своим горбом, своим здоровьем! И заработал – на прекрасную квартиру в престижном районе Минска, на машину, дочерей устроил… </P> <P>Признателен я и их семьям: дяди Алика тёте Гале и сыну Сергею, дяди Валеры тёте Нине и дочкам Анжеле и Ольге. </P> <P>Сказать, что названные мои родственники – идеальны и безгрешны, было бы, понятно, сказать неправду. И недостатки, и грехи – как же без них-то! </P> <P>Но только учили они меня – не словами, а поведением, поступками своими. Работать – на каком бы поприще ты ни оказался. Землю любить. О родне заботиться. Чтобы жадности не было. </P> <P>И ещё. Именно они, мамины родственники с фамилией Лобач, первыми поддержали моё стремление к писательству. Я учился в четвёртом классе, когда начал писать свою первую книгу. К сожалению, рукопись не сохранилась. Но можно представить, какая это была несусветная чушь. Однако именно они, бабушка и дяди (насчёт дедушки не знаю, врать не буду) первыми прочитали мои каракули, и всерьёз обсуждали, даже не улыбнувшись моей детской наивности. </P> <P>Спасибо!</P> <P><B>Иван Колесник</B><B></B></P> <P>Этот человек, совершая ПОСТУПОК, даже не представлял себе, какой поворот он совершает в моей судьбе.</P> <P>А дело было так. </P> <P>Учился я в Донецком высшем военно-политическом училище инженерных войск и войск связи. Разговор об училище – отдельная тема. Скажу лишь коротко: образование оно нам давало отличное. </P> <P>Окончил я его по факультету инженерных войск. Однако в то время в войсках достаточного количества вакансий для офицеров-специалистов этой военной профессии не имелось. Зато хватало славных военно-строительных отрядов, в которых ощущалась острая нехватка офицеров – ну не желали профессиональные военные идти по этой стезе. Разговор о ВСО также заслуживает отдельного разговора, да только и о них сейчас говорить не будем. В принципе, в самом существовании стройбатов рациональное зерно имелось. По сути, это была альтернативная служба. Только не добровольная, а принудительная. Принудительный бесплатный труд. </P> <P>Итак, я попал в стройбат. Во-первых, мне, потомственному офицеру, изначально претило такое назначение. А во-вторых, специфика службы в стройбате мне совершенно не пришлась по душе. Ну и в-третьих, строительные войска абсолютно не давали перспективы служебного роста.</P> <P>Короче говоря, я писал рапорта и письма – по инстанции и просто на имя Начальника ГлавПУРа, добиваясь перевода куда угодно, но только чтобы выбраться из стройбата. Со мной беседовали, и в конце концов после очередной беседы (специально в Москву для этого вызывали) я решил, что плетью обуха не перешибёшь, и всё в моей судьбе определилось окончательно. </P> <P>Однако начался Афган. И вот в конце лета 1980 года мне предложили ехать «за речку». В принципе, наверное, я мог отказаться: объект мы строили важный, был я на хорошем счету, командир части брался отстоять меня… Однако я поставил «кадровикам» условие: даю согласие отправиться в Афганистан, если меня переведут из строительных войск. Получив заверение, я подписал согласие. </P> <P>И вот в декабре в Ташкенте собралось 34 выпускника нашего училища, которых переводили из строительных войск в «линейные», как мы тогда говорили. Кто-то из нас, как и я, был этим фактом доволен, кто-то негодовал, кто ехал в Афган охотно, кто откровенно боялся… В общем, совершенно понятная картина. </P> <P>Тут-то в мою биографию и вмешалось само провидение в лице Ивана Колесника, с которым мы учились в ДВВПУ в одной роте. </P> <P>Мы все находились в коридоре политуправления Туркестанского округа. Я уже прошел собеседование (пустая формальность!) и получил назначение в Кундуз, в 201-ю дивизию, замполитом роты (кажется, ремонтной, не помню точно). И ждал товарищей, чтобы всем вместе отправиться в гостиницу.</P> <P>Тут-то и произошёл поворот. </P> <P>Иван шел по коридору. И услышал, как два полковника-кадровика обсуждают проблему, где им взять корреспондента в дивизионную газету. Согласимся, что 999 из 1000 человек, особенно военных, случайно став свидетелем подобного разговора, прошли бы мимо, и в лучшем случае поделились бы информацией с заинтересованным человеком. А Иван оказался тем единственным тысячным. Он остановился и обратился к полковникам-кадровикам, сказал, что есть такой человек. Имел в виду меня.</P> <P>Дело в том, что я начал писать в газету еще в училище. Но в силу своей молодости не думал, что в газету в принципе можно попасть, не обладая специальным образованием и заоблачным талантом! </P> <P>Кадровики меня тут же вызвали. Хочешь в газете работать? У меня даже дыхание перехватило: всю жизнь мечтал! </P> <P>Хочу быть правильно понятым, а потому особо подчеркну! Это не стало результатом стремления уйти от личного состава, от подразделения, и уж подавно уклониться от Афгана. В военное училище я поступал сознательно, служил добросовестно, и разочарования от службы не получил. Однако – газета!.. Это стало именно исполнением мечты – стать газетчиком и писателем (в те времена я считал, что это почти одно и то же). </P> <P>У меня тут же забрали предписание и выдали новое: в город Кизыл-Арват Красноводской области, в 58-ю мотострелковую дивизию, на должность корреспондента дивизионной газеты. </P> <P>Таким образом, благодаря Ивану Колеснику я с декабря 1980 года работаю в СМИ. За что ему от души благодарен. </P> <P>Надо сказать, что это моё стремление реализовать мечту понимали далеко не все. Даже среди родни. А уж что говорить о других!.. Года через два после того меня назначили замполитом отдельного артиллерийского дивизиона – гаубиц Д-30. Для военного человека это было очень лестное повышение. А я от него отказался – ради медленного продвижения по газетным ступенькам. Мои начальники меня не поняли. Родня – тем более. </P> <P>…Так что в Афган я попал уже журналистом, через пять лет. Только это уже совсем-совсем другая история.</P> <P><B>Сергей Прыганов</B><B></B></P> <P>В Ашхабад я прибыл после Афгана весной 1987 года на должность редактора газеты 61-й мотострелковой дивизии. </P> <P>Служба моя здесь не очень задалась. Сам ли виноват, или объективные обстоятельства – бог весть. Хозяйственником я всегда был никаким, руководитель тоже не слишком… То есть координировать деятельность, когда идет какой-то процесс? Когда подчинённые работают добросовестно – это пожалуйста. А вот если нужно зажать, заставить, подавить – тут у меня получается не всегда. Между тем, редактор – это не тот, кто хорошо пишет, а тот, кто организует процесс выпуска газеты в комплексе. Тут и техника, и подчинённые, и материальные средства, и взаимоотношения с руководством, и жестокая цензура (времена-то ещё были советские)…</P> <P>Ну а я в первую очередь ощущал себя журналистом. Так и получилось, что занимался газетой, а остальные вопросы оставлял на втором плане. В то время как начальника политотдела дивизии полковника Петра Макаровича Короткого (ныне покойного) газета как раз интересовала в меньшей степени. Да и не только его. Командованию дивизии – не только нашей, а любой – газета нужна была только как неизбежное приложение к типографии. А типография штамповала памятки, бланки и т.п. </P> <P>Итак, я больше писал. В окружной газете постоянно выходили мои материалы, начальству это не слишком нравилось, но поскольку материалы были в основном положительные, оно мирилось. </P> <P>Потом случилось три серьезных инцидента. Первый: по прямой вине начальника типографии в полевых условиях мы не смогли выпустить газету. Вина-то начальника типографии, а виновный-то – редактор. И это правильно, по большому счету – единоначалие, не сумел организовать работу подчинённых. Второй: на чердаке типографии произошло возгорание, причём, вины ничьей в этом не было – просто в домике очень-очень старой постройки прогорела труба, а там занялись пересохшие бревенчатые балки. Пожар быстро потушили, ничего особо не пострадало. Но факт ЧП имел место. И третий: одного солдата из типографии поймали, когда он, будучи в самовольной отлучке, взламывал телефонный аппарат в городе, чтобы выгрести оттуда деньги. </P> <P>В общем, вопрос стоял вообще о том, в какой степени я соответствую должности. </P> <P>Тут-то и подвернулась возможность выйти из ситуации с прибытком. Вернее, не так, я-то как раз к этому особо руку не приложил.</P> <P>К тому времени при нашей окружной газете «Фрунзевец» появилась должность постоянного корреспондента по Туркменистану. Туркестанский округ занимал огромную площадь, а после объединения со Среднеазиатским стал вообще исполинским. Газета выходила в Ташкенте и было принято решение в каждой союзной республике, которые находились на территории округа, иметь своего корреспондента. На такую должность в Ашхабад и назначили Сергея Прыганова (сейчас он проживает в Ростове-на-Дону). </P> <P>Сергей оказался отличным товарищем, добрым советчиком, добросовестным работником… Мы с ним как-то сразу сошлись. Казалось бы, конкуренты – одним делом на одном поле занимаемся. Однако на деле конкуренция обратилась в своего рода дружеское состязание. И когда подошла пора уезжать Сергею в Ташкент, он порекомендовал на своё место именно меня. Не всем в Ташкенте пришлось по душе такое решение. В первую очередь, дело упиралось в то, что я не имел специального образования. Но тут сказалось обыкновенное кадровое обстоятельство. Я живу в Ашхабаде, квартира есть, писать могу и буду… Чего ж тут искать от добра добра? Иначе ведь придется присылать кого-то другого, квартирой его обеспечивать – а где её найдешь, из каких фондов?..</P> <P>Однако дивизия отпускать меня не хотела. Залёты – залётами, рассуждало руководство, а дело свое я делал исправно, числился на неплохом счету, в то время как неизвестно, кого пришлют! Наверное, если бы начальники знали, кого всё же пришлют, только порадовались бы. Потому что на моё место редактора приехал Виктор Шершнёв (сейчас проживает в Самаре) – не так охотно писавший, но зато хозяйственный и деятельный человек. Не берусь судить, лучше или хуже стала под его руководством газета, но то, что редакцию он привел в порядок – это факт! </P> <P>Так вот, мне повезло, что полковник Короткий вовремя уехал в отпуск. Когда пришла пора подписывать бумаги о моем переводе, его не оказалось в гарнизоне. А его заместителю было, в общем-то, всё равно, уйду я или останусь. Он и подписал документы – легко и просто. И когда Пётр Макарович вернулся, механизм уже был запущен и закрутить его обратно он оказался не в силах. </P> <P>Итак, стал я постоянным корреспондентом. Ашхабад являлся столицей союзной республики, в то время как во всей республике проживало всего-то 3,5 млн. человек. Ашхабад - сам по себе город небольшой, а СМИ имелись в полном объеме полноправной республики, причём, на двух языках: две газеты партийных, две советских, две молодёжных, две литературных, да плюс городская, областная, да журналы… А ещё радио, и телевидение… Соответственно, журналистов не хватало. Потому работы имелось много: газеты и журналы, радио и телевидения, и везде ведь платили – это не то что ныне! Я на гонорарах имел почти второй оклад. </P> <P>Назову лишь несколько тем, по которым я готовил материалы. Ну, военная тематика – это понятно, всё же являлся сотрудником военной газеты. А также!.. Проблемы колебания уровня Каспийского моря. Выставка достижений народного хозяйства (ВДНХ) Туркменистана. Освещение поездки по республике английской журналистки и писательницы Кэролин Скофилд. Гастроли западногерманской пианистки и активистки пацифистского движения ФРГ Петры Боссель. Православие в исламском регионе… И, разумеется, вопросы, ставшие до боли актуальными накануне распада СССР – национализм, взаимоотношения между народами, проблемы языка… Хотя, следует подчеркнуть, что Туркменистан в этом отношении представлял собой островок покоя и благополучия. </P> <P>Оцените! Занимаешься любимым делом. Получаешь за это весьма неплохие по советским временам деньги. И при этом начальство за тысячу км! Не служба – а мечта!</P> <P>То были лучшие два года в моей жизни: конец 1989 – первая половина 1991 годов! </P> <P>Спасибо за то Сергею!</P> <P><B>Полковник Вершинин</B></P> <P>Досадно, что я не помню его имени-отчества. Мелькнул он в моей жизни, ничего реально не сделал, а только мысль заронил, да надежду. Однако так вышло, что жизнь мою повернул. Бывает и такое. </P> <P>Как я говорил, в Ашхабаде жилось и служилось мне замечательно. Однако ситуация в стране начинала ухудшаться, национализм поднимался – всё же шёл 1990-й год. Сама Туркмения являла тогда собой оазис тишины и спокойствия. И всё же…</P> <P>Пришла пора делать вывод: как-то выбираться из Средней Азии или оставаться там же.</P> <P>Поскольку мне в Ашхабаде нравилось, особых усилий, чтобы оттуда уехать, я не предпринимал. Да что там говорить: о том, что Советскому Союзу осталось жить только год, в Туркменистане не чувствовалось вовсе! Так чего же было дёргаться?..</P> <P>Тут-то и проявился в моей жизни этот Вершинин.</P> <P>Как-то находился я в очередной командировке в Ташкенте. И в номере гостиницы КЭЧ оказался с этим самым полковником. Он приехал из Львова, где служил в военном политическом училище. И как-то сошлись мы с ним характерами. Нет, немного не так, не то, чтобы сошлись. Просто я принимал его таким, как он есть, не лез с ним в особые споры, а больше слушал. А поговорить и повещать он любил. Вот и вышло, что он больше говорил, а я слушал. Ну покажите мне полковника, которому такое положение дел не понравится?.. С другой стороны, он оказался в Ташкенте впервые, а я город знал неплохо. И водил его куда-нибудь, когда выдавалось свободное время. </P> <P>Как-то в «Зеравшане» - этот питейный комплекс, наверное, помнят все, кому довелось бывать в Ташкенте – я ему запачкал брюки. Это сейчас можно купить что угодно – тогда ассортимент в магазинах богатым не назовёшь. У Вершинина имелся великолепный по тем временам летний костюм – лёгкий, серый, со стальным отливом. Пили мы пиво и ели деликатесных для советской действительности цыплят табака. Макаю я куриную ножку в соусницу, а мясо соскальзывает с косточки, рикошетит от стола – да прямиком ему на брюки. Пятно – жирное, да ещё в томатной подливке!.. Полковник оказался на высоте – ни слова упрёка или досады! И денег на химчистку не взял. </P> <P>Так вот, он-то первым и произнёс слово «Академия». </P> <P>Вариантов вырваться из Средней Азии имелось всего несколько. Один из них – поступить в академию, в частности, в Военно-политическую им. Ленина. Это являлось мечтой абсолютного большинства политработников отдалённых округов, конкурсы в этот вуз были сумасшедшими, и потому в сознание чётко впилась мысль о том, что в ВПА без блата поступить невозможно. Об этом я и сказал соседу по номеру.</P> <P>- Помогу! – заверил он. </P> <P>В результате не помог. Не смог или не захотел – не знаю. Звонил я ему во Львов, несколько раз звонил, он мне что-то говорил невразумительное, но в общем-то пальцем не пошевелил, чтобы выполнить своё обещание. Однако я не держу на него зла. Потому что с его подачи я вдруг поверил, что и простые смертные, пришедшие в журналистику «от сохи», способны поступить в академию. И начал действовать в этом направлении. Как именно следует действовать, подсказал Олег Исмагилов, тогда сотрудник газеты «Фрунзевец» (ныне проживает в Санкт-Петербурге). </P> <P>И в результате я поступил-таки на редакторское отделение академии. Закончил его. И с тех пор служил в Москве. И уволился в запас здесь же.</P> <P><B>Геннадий Петрович Лисенков</B><B></B></P> <P>Геннадий Петрович в среде военной журналистики 80-90-х годов был далеко не последним человеком. Поэтому когда меня с ним познакомили, и он заверил меня, что все шансы поступить в академию у меня имеются, это служило весьма обнадёживающим авансом. </P> <P>Но тут нужно иметь в виду одно обстоятельство. Поступал в академию я в 1991 году. И конкурс в ВПА был мизерным – потому что никто не знал, каковы имеются перспективы у военно-политического вуза вообще. Однако я, будучи в Туркмении, не представлял, насколько серьезно положение в СССР в целом – в Туркменистане царила тишина, и о том, что происходит в стране, можно было судить только по государственному телевидению. </P> <P>С другой стороны, если бы я знал истинное положение дел, то не раздумывал бы, а стремился в академию еще напористее. </P> <P>Как бы то ни было, конкурс в академию оказался просто мизерный. Лисенков заранее заверил меня, что я поступлю. Так оно и вышло… Забавно, но ситуация тут обстоит так. Сдавал экзамены я в Военно-политическую академию им. Ленина, учился в Гуманитарной академии Вооружённых сил (ГАВС, почему мы называли себя «братья Гавс», как герои известного американского мультика), а выпускались из Военного университета Министерства обороны – такая вот череда переименований. </P> <P>Так вот. Поскольку я закончил военное училище с «красным дипломом», достаточно было получить на первом профильном экзамене «отлично». Я и получил – вполне законно, без помощи и «натяжки». Оно конечно – завалить на экзамене можно любого. Но меня не валили, билет попался самый удачный… В общем, поступил.</P> <P>Начальником кафедры журналистики в академии на тот момент и был Лисенков. Впрочем, недолго – вскоре он пошёл на повышение и стал пресс-секретарём Главнокомандующего ВВС России. </P> <P>Учёба в академии заслуживает отдельного разговора. Дело было, напомню, в самом начале 90-х. Инфляция страшная, ваучеризация, спекуляция… Нам по полгода получку не платили – живи как хочешь. И в то же время закрывали глаза на всяческие «сторонние заработки». Мы и подрабатывали, кто где мог. Одни активнее, другие менее, но работали все. </P> <P>Я – не исключение. Кем только ни приходилось трудиться! Охранял вагоны с сахаром, стройматериалы на стройке, был грузчиком, вахтёром в студенческом общежитии, вышибалой в ресторане, охранял дискотеку, летал в Пермь за собакой одного богатого господина, работал ночным торговцем в палатке…</P> <P>Однако при этом не мог без писательства. Потому, несмотря на необходимость подработки, несмотря ни на что, постоянно писал и публиковался. </P> <P>Как бы то ни было, Лисенков (или «папа Лис», как мы его называли) обратил на меня внимание именно по этому показателю. Он предложил мне поработать в Военно-историческом архиве, нужно было разработать одну тему. Это сейчас в архив в Лефортово не пробиться – в начале 90-х людям было не до истории, я работал в пустом зале. А читальный зал там ведь крохотный – на 30 мест всего. </P> <P>Подошло время к выпуску. Я в это время активно работал на газету «Граница России», рассчитывая, что по распределению попаду именно в неё. И меня в этом заверили: Александр Иванович Ручкин в первую очередь, Валерий Борисович Мурин … Реально они особо не хлопотали, предоставив всему катиться как получится. </P> <P>Однако в последний момент меня в «выпускном» приказе министра обороны вычеркнули из числа остававшихся в Москве, перенаправив в Новосибирск. История, кто и как, а главное, зачем это сделал, очень грязная, вскрылась позднее, ну да бог судья этому человеку. </P> <P>Так вот, именно Геннадий Петрович приложил все усилия и добился того, чтобы я остался в Москве. </P> <P>Надо сказать, КАК он этого добился, в написанном виде выглядит просто нереальной. Если бы она приключилась с кем-то, а не лично со мной, усомнился бы, что такое вообще возможно. </P> <P>Дело в том, что в то время появилась задумка написать большую книгу по истории ВВС. И «папа Лис» – напомню, что на тот момент он служил в должности пресс-секретаря Главкома ВВС – прочил на этот проект меня. К тому же он искренне хотел помочь мне остаться в столице. Вот и начал действовать. </P> <P>Внести изменения в уже подписанный приказ министра обороны невозможно. Потому «папа Лис» убедил Главкома ВВС добиться перевода меня из Новосибирска в Москву. Тот сумел подсунуть соответствующие бумаги министру обороны и тот их подмахнул, по всей видимости, не вникая в суть дела. Такого быть не могло – но такое случилось!.. Так и вышло, что я, даже не отправившись в Новосибирск, получил приказ возвращаться в Москву. Однако абсурд ситуации на этом не прекратился! Он получил продолжение. Дело в том, что перевести-то в Москву перевели, но для меня не имелось должности! Какое-то время я болтался просто нигде! И никто не знал, что со мной делать.</P> <P>Тут спасибо ещё одному человеку. Виталий Струговец к тому времени служил уже в газете «Красная звезда». Мы с ним учились в академии вместе и он изначально поступил мудрее, заблаговременно сделав ставку на эту газету. Он и подсказал: мол, приказ министра о твоем переводе в Москву есть, а в «Красной звезде» имеются вакансии. Так что вперёд!..</P> <P>Так и случилось. Так я и оказался в «Красной звезде». </P> <P>В дальнейшем мне довелось ещё поработать вместе с «папой Лисом». Это было в Организации «Боевое братство», где Геннадий Петрович некоторое время был пресс-секретарём, а я главным редактором журнала. Но это уже совсем другая история.</P> <P><B>Анатолий Елизаров</B><B></B></P> <P>Есть такая шутка. Я, мол, видел его всего два раза – в первый и последний раз в жизни (подразумевается единственная встреча). Так вот, с Анатолием Елизаровым – тот самый случай. </P> <P>В 2001 году я уволился в запас, и меня тут же пригласили в газету «Мегаполис-Континент». </P> <P>Вообще, состояние человека, когда он переходит из военной газеты в газету гражданскую, в должной мере может оценить только тот, что этот процесс пережил. И его очень трудно передать словами. Всю сознательную жизнь ты служил, находился внутри системы, которая изначально разрегламентирована, иной раз даже чересчур. И вдруг оказываешься в свободном полёте, где никто о тебе не думает. Это психологически довольно сложно. </P> <P>И вот в этот момент тебе и предлагают: мол, вот же место для тебя!.. Перед подобным соблазном очень трудно устоять.</P> <P>Короче говоря, устроился я в ту газету едва ли не в первый же день своей свободной жизни. </P> <P>Опять же, для журналиста имеется еще один момент. Оно, конечно, в творчестве главное для нас – человек. Да только ведь у каждого издания есть своя целевая аудитория, есть некий более или менее широкий круг проблематики и людей, о которых нужно преимущественно писать в силу специфики издания. Так вот, когда переходишь из издания в издание, непременно сталкиваешься с тем, что приходится отказываться от одного круга авторов и проблем и заниматься формированием нового. И вот: вчера ты писал о военных и для военных, а сегодня – для кого и о ком? </P> <P>Так вот и получилось. Столбить тематическую целину – дело непростое. И не всегда этот процесс проходит сразу и гладко. Потому, когда мне в течение двух месяцев платили сумму в три раза меньшую, чем обещали изначально, я это объяснял себе именно тем, что пока еще не развернулся.</P> <P>Однако опыт и круг знакомств, как говорится, не пропьёшь – постепенно я обрастал новыми связями и источниками информации. В частности, заполучил эксклюзивного источника в Совете Федерации, и теперь в каждом номере еженедельника шли мои материалы из Федерального собрания. Пригласили меня в перелет по ряду баз ВВС… В общем, дело налаживалось и я занял свою нишу в структуре газеты. </P> <P>И вдруг мне опять выдают сумму всё ту же – в три раза меньшую изначально оговорённой. Со стороны начальства это был перебор, руководители должны были оценить произошедшую подвижку и поддержать новичка. Не сделали.</P> <P>Получив опять эти гроши, я тут же, в бухгалтерии, написал заявление об увольнении, оставил его и ушел. Чтобы закрыть тему, скажу, что меня руководители дважды приглашали, предлагали остаться, обещали с окладом разобраться, но я не согласился. А потом, году в 2005-м примерно газета закрылась окончательно. И ее владелец обращался ко мне с просьбой помочь в поиске покупателя помещения. Но это – к слову. </P> <P>А тогда я, написав заявление, вышел на улицу. Было лето 2001 года, ярко светило солнце, а я стоял на Тверской и размышлял, что предпринять. Как большинство мужчин в стрессовой ситуации, я хотел выпить, но ведь не в одиночку же! Естественно, бывали и у меня в жизни ситуации, когда я мог пропустить рюмочку наедине сам с собою, но это ведь так скучно!..</P> <P>И вот тут я увидел, что мимо проходит Анатолий Елизаров. Это журналист и писатель, автор книги «Контрразведка. ФСБ против ведущих разведок мира». Мы с ним были знакомы буквально шапочно, встречались всего пару раз, и у нас не имелось никаких оснований, чтобы как-то друг к другу относиться – хоть хорошо, хоть плохо. Но тут…</P> <P>Я предложил ему выпить – потому что рядом просто не оказалось никого другого. Анатолий замялся. Тогда я сказал, что угощаю. Он согласился. В то время при Елисеевском гастрономе имелась забегаловка – вполне приличная и совсем недорогая. Зашли мы туда, посидели… И когда бутылка кончалась и Анатолий собирался бежать дальше, он и сказал слова, сыгравшие значительную роль в моей дальнейшей судьбе. Он рассказал о только что открывшемся журнале «Боевое братство», в который нужен сотрудник. </P> <P>В тот же день я позвонил в офис Организации (тогда она называлась Движением) «Боевое братство», получил приглашение на собеседование… И с 13 сентября 2001 года работал в журнале много лет. С Анатолием Елизаровым с тех пор не виделся. Будто судьба в тот день решила помочь мне определиться именно посредством его!</P> <P><B>Нина Матвеевна Беркова</B><B></B></P> <P>С Ниной Матвеевной меня году примерно в 95-м познакомил Евгений Грязнов, поэт и журналист, в то время сотрудник журнала «Милиция». И она сразу произвела на меня огромное впечатление. Потом мы с ней подружились – насколько это слово подходит для людей разного пола и столь значительной разницы в возрасте. </P> <P>Нина Матвеевна жизнь прожила долгую и интересную. Во время войны она проживала в Грузии, в Тбилиси, работала в военном госпитале. Молодая и красивая, она провожала на вокзал излеченных от ран солдат. </P> <P>Не думаю, что это было некое официальное указание руководства. Так что рассказываю об этом со слов самой Нины Матвеевны. Солдаты после госпиталя в абсолютном своем большинстве отправлялись обратно на фронт. Вот в госпитале и решили, чтобы солдат на вокзал провожала девушка, чтобы стояла на перроне и махала ему платочком, чтобы символом она была, что ли, что ждут его дома… В общем, провожала!</P> <P>Многие писали ей потом, уже с фронта. </P> <P>Немного отвлечёмся. Да, бывало, что излеченных воинов отправляли для окончательной поправки домой. Но это случалось нечасто. Большинство солдат тут же отправлялось обратно на фронт. Наверное, это неправильно. Недавно я узнал о таком факте. В годы мировых войн в германской армии обязательно полагались ежегодные отпуска. Появляясь дома, солдат… как бы это сказать… В общем, рождаемость во время войны конечно же снижалась, но всё же не слишком резко. Во всяком случае, таких зияющих демографических провалов, как у нас, в Германии не было. Наверное, если бы в Красной армии отпуск после ранения являлся обязательным, с точки зрения демографии это имело бы положительный эффект. </P> <P>После войны стала Нина Матвеевна публицистом, писателем… И только через некоторое время нашла своё истинное призвание. А именно – быть литературным редактором. </P> <P>- Лучше быть хорошим редактором, чем плохим писателем, - высказала она своё кредо.</P> <P>Я не знаю, каким она стала бы писателем. Но редактор из неё получился замечательный. Требовательный и в то же время очень благожелательный, скрупулёзный и одновременно щадящий авторское самолюбие… Да, иной раз она не хотела воспринимать некоторые языковые новации. Ну да только идеальных-то людей вовсе не бывает! И с другой стороны, язык и должен быть консервативным, и должны обязательно быть люди, которые стоят на страже лингвистических канонов культуры народа! </P> <P>Потому вполне закономерно, что оказаться в числе тех, чьи произведения Нина Матвеевна бралась редактировать, было великой честью. Даже не честью, а удачей, основанной на признании с её стороны того, что произведение действительно состоялось. </P> <P>Нина Матвеевна рассказывала, что редактировала таких выдающихся авторов, как братья Стругацкие, Иван Ефремов, некоторых известных мастеров детектива… Квартира её буквально ломилась от книг. В комнатах стояли шкафы, в коридоре по стенам тянулись книжные полки… Книг у неё имелось – многие тысячи и тысячи! Причём, абсолютное большинство из них – с дарственными надписями. Время от времени Нина Матвеевна устраивала акции, одну из которых помог ей устроить и я – она передавала часть своей библиотеки в военные госпитали.</P> <P>И имелся у неё ещё потайной шкафчик, в котором она хранила самые-самые дорогие для себя работы самых дорогих для неё авторов. Горжусь, что удостоился чести заглянуть в него.</P> <P>Так вот, именно благодаря Нине Матвеевне я научился в должной степени работать над словом. Учителя в этом сложном деле у меня имелись и до неё, и после. Но такого обстоятельного и дотошного учителя не было. Иной раз на написанное стараюсь смотреть именно её глазами. И, что и говорить, понимаю, что как раз её-то взгляда иной раз ох как не хватает!</P> <P>Как правило, публицист и писатель работают над своими произведениями в большей или меньшей степени интуитивно. В этом процессе огромную роль играют личная эрудиция и словарный запас автора. Однако только их как правило недостаточно для того, чтобы точно и правильно выразить свою мысль, т.е. расставить на места слова и знаки препинания. Потому получается, что когда готовую вещь читает другой человек, у него нередко возникают вопросы, что имел в виду автор в том или ином фрагменте. После того, как с рукописью работала Нина Матвеевна, таких фрагментов не оставалось. </P> <P>…Мы садились с Ниной Матвеевной, она клала на стол рукопись… Когда я приносил ей папку, листочки были аккуратненькие, лежали один к одному… После того, как странички прошли через руки Нины Матвеевны, они в стопке лежали вкривь и вкось, некоторые измялись, погнулись… И были исчерканы. В общем, сразу было видно, что работа проделана большая. </P> <P>Не могу сказать, что я всегда и во всём соглашался с Ниной Матвеевной. Но и спорил с ней исключительно редко. В конце концов, принимать критику, замечания или не принимать, вносить их в текст или не вносить – моё дело. Так что спорил я редко. Однако мы проходили по всей рукописи, постранично. Именно постранично – правила она скрупулёзно, даже придирчиво. Если встречались фрагменты, где на 5-10 страницах не было ни одной её помарки, нашу «литмаму» это не то чтобы раздражало, но привносило ей какой-то дискомфорт. (Нина Матвеевна, кстати, очень любила, когда мы её называли «литмамой» - ей такое обращение льстило). К действующим лицам произведения она относилась как к реальным лицам, вполне серьёзно обсуждала их поступки, указывала места, где они, с точки зрения психологии и внутренней логики повествования, поступали не так, как должны поступить, требовала вставить объяснение нелогичных поступков… </P> <P>Когда читаешь работы иных авторов, просто в глаза бросается, что своей Нины Матвеевны у них не было. </P> <P>Уже несколько лет, как Нина Матвеевна Беркова оставила наш свет. И право же, я скучаю по ней.</P> <P> </P> <br> • <a href='/litera/article17272.shtml?58976'>Отправить свой коментарий к материалу »</a><br> <div id='addcom'><h2>Комментарии:</h2></div> </div> <div class='ender'> </div> [an error occurred while processing this directive]