04 мая 2008 12:44
Автор: Евгений Тепляшин
ОРЛЕНОК
В потоке воздуха орлы высоко парили в небе, - высматривая добычу для своих прожорливых птенцов, гнездившихся на вершине березы, венчающей верх голой сопки. Двое ребят, подошедшие к березе, прикрыв ладонью глаза и, задирая головы вверх, проговорили:
— А что, достанем орленка?
— Давай! Вырастим из него зверолова. Говорят, что киргизы и казахи дрессируют их на волков, лисиц, потом с ними охотятся!
Один полез на дерево, другой стал разбирать старую берданку. Первый достиг орлиного гнезда и уже взял одного птенца в свой картуз, как вдруг почувствовал со спины сильный удар. От страха и боли он закричал: «Стреляй, Панька-а-а»! Второй удар он отразил картузом с птенцом. Орел с силой ударил по нему крылом. Картуз и птенец упали к подножию березы.
— Стреляй! — бешено кричал Шурка.
Пока Панька второпях нацеливал ружье, орлы тем временем наносили удар за ударом. Правая рука, которой Шурка оборонялся, и рубашка были разорваны в клочья, кровь текла ручьем. Наконец, прогремел выстрел, орлы как бы замерли в воздухе. Второй выстрел отогнал птиц. Видя, что опасность миновала, Шурка быстро спустился с березы.
— Панька, скорей перевязывай руку! — корчась от боли, закричал он. Тот сорвал с себя рубашку и, разорвав ее на ленты, как мог, перевязал друга. Ребята бросились бежать на пасеку, не забыв прихватить с собой свою добычу.
...Панька был старшим сыном пчеловода Егора Михайловича, а Шурка — сыном инструктора пчеловодства Алексея Бровкина. Пасека, где хозяиновал Панькин отец, располагалась далеко в степи, у Поповского озера. Центральная же, где работал Шуркин отец, находилась у подножия Алтайских гор, на живописном месте. С севера ее окружала сопка Ильтюген, с востока, юга и запада — сопки Кучигуры. На их склоне росли березы, тополя, осины, по берегам рос краснотал.
Охотники вернулись на пасеку в таком виде, что Шуркин отец всплеснул руками. Панька бросил ружье и кепку с орленком на верстак, где лежали новые рамки и улья. Отец Шурки все понял без лишних объяснений.
— Ах вы, сукины дети, орла разорили! Посмотри, Михалыч!.. Глаза ведь мог выклевать! — продолжал он выговаривать сердито.
— А я голову за березу прятал, когда он налетал! — оправдывался Шурка.
— Пороть вас некому! — разматывая окровавленные тряпки с руки, ругался дядя Алексей.
— Петька, быстро нарви репейных лопухов, а ты, Генка, подорожных листьев неси! — закричал Егор Михайлович на младших детей.
Мы быстро нарвали лекарственные снадобья, после чего отец стал быстро растирать репейный лист и выжимать темно-коричневую жидкость. Дядя Алексей, прополоскав листья подорожника в родниковой воде, прикладывал их к ранам и бинтовал чистой белой тряпкой...
Когда улеглись страхи, да и боль утихла, Шурка и Панька, не зная, на чем сорвать зло от неудачной охоты, увидевши собаку Пальму, сунули ей помазок с креолином под хвост. Та закрутилась волчком, заскулила, а затем завыла. Дядя Алексей заругался на мальчишек:
— Вам что, когтей орлиных мало? Гнездо разорили да над собакой издеваться вздумали. - Что с птенцом делать будете? В гнездо не вернешь, а так с голоду сдохнет.
Шурка здоровой рукой махнул в сторону сестры Нюрки:
— Вот она и будет его кормить. Дома цыплят выхаживает, как наседка. А кормить его будем воробьями — вон их сколько на карнизе омшаника!
— Давайте его покормим! — страдальчески заключила Нюрка.
— Давайте, — охотно подхватил Панька, вооружаясь длинной палкой. На конец её он прилепил кусочек воска и стал крутить в гнездах. Вместе с пухом и перьями на землю посыпались голые воробьишки. Шурка левой рукой собрал беспомощных птенцов. Орленок не заставил себя ждать. Проглотит одного, издаст звук «топ-топ», вроде «давай еще!».
— Нюрка, а как его будем звать?
— А вы послушайте, — вступил в разговор дядя Алексей, — он сам себя называет «топ-топ». Нюрка запрыгала вокруг верстака: «топ-топ», «топ-топ»!
Обильный корм давал быстрый рост. Орленок привязался к своим опекунам. Его кормили на столярном верстаке. Старый улей был приспособлен для гнезда. Нюрка часто вынимала птенца из гнезда, ставила на землю и, дразня его кормом, звала: «Топ-топ!» Птенец, прыгая, помогая себе крылышками, пытался выхватить корм.
Самое удивительное было то, что больше всего к Топ-топу привязалась наша Пальма. Она охотно шла в поле, вырывая мышей, которые попадали па обед орленку. Это он быстро усвоил. Когда стал опробовать свои крылья, то сам стал ходить за собакой. Стоило мышонку пискнуть, как Топ-топ кидался к норе, бил крылом собаку, та с обидой отскакивала в сторону. Так они ходили друг за другом. Орленок наедался, улетал в свое гнездо, сладко дремал, а Пальма, довольная отсутствием друга, охотно рыла мышей для себя. Иногда она ловила полевых хомячков и приносила их орлу.
Наступила осень. Ребята уехали в деревню. Топ-топ остался один. Дядя Алексей занялся подготовкой пасеки к зиме. Орленок явно скучал, все чаще стал кружиться над пасекой. Мыши и хомячки попрятались — наступал голод...
Как-то, летая высоко в небе, он увидел в поле избушку и рядом — большой обеденный стол. Это был полевой стан тракторной бригады. Когда днем повариха стала готовить обед, она положила на стол большой кусок говядины для щей. Вернувшись из избушки, в которую она отлучилась, чтобы взять топор и порубить мясо, она его не увидела на прежнем месте. Повариха бросилась к шалашу, где спал сторож.
— Дедушка, проснись, мясо украли! — не веря своим глазам, завопила она. Дед вылез, посмотрел кругом подслеповатыми глазами и проговорил:
— Можить, лиса, али волк, ети могут!
На второй день кража повторилась. А случилось это так. Положив мясо на стол, повариха взяла топор и стала наблюдать из окна. Вдруг видит — откуда сверху опустилась на стол громадная птица. Повариха, крича и размахивая топором, кинулась к орлу. Взмахнув могучими крыльями, захватив мясо, птица и на этот раз улетела безнаказанно.
Стали караулить. Когда орел приносил на центральную пасеку мясо, он садился на верстак и рвал своим крючковатым клювом добычу. Пальма крутилась вокруг, погавкивая, просила кусочек. Орел наедался и, как бы невзначай, сталкивал с верстака остатки пиршества.
Генка был еще мал, в школу не ходил. В очередную поездку на центральную пасеку отец взял сына с собой. При встрече Егор Михайлович поинтересовался у Алексея:
— Что-то не видать Топ-топа?
— Погиб он, похоронил я его... В-о-о-он там, видишь, у согры бугорок, где палка стоит.
— Как? — изумился отец.
— Заворовался наш орлик, вот подстрелили его!
— Кто же его так?
— Сторож тракторной бригады. Первый раз его добыче я не придал значения. Потом насторожился: откуль, думаю, он мясо таскает? Во второй раз сердце екнуло: что-то неладно. Посмотрел — мясо свежее. Ну, думаю, это тебе добром не кончится... Так оно и вышло. Смертельно раненый, он добрался до пасеки, но добычу не бросил. Сел на верстак, глаза закрыл, голову на грудь склонил. Я ему воды. Смотрю на перьях кровь. Так, сидя, и умер. Он ведь был приучен к готовой пище. Вот голод и гнал его воровать.
Это известие перевернуло впечатлительную душу Генки. Со щемящим чувством тоски, невосполнимой утраты, он пошел к могиле орла. Постоял, не чувствуя на щеках обильные ручейки слез. Поправил могилку, тяжко вздохнул, поднялся, добрел до телеги. Ссутулившись, как старичок, сел и стал дожидаться отца.
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: