22 июля 2008 15:18
Автор: Владимир Шарлот (г. Новокуйбышевск)
Пуск теплоэлектроцентрали. - Неудачи на старте. - Вопрос Валентина. - Первый бензин. - Русская партия с Юрасем. – Воспоминания Ольги Сергеевны
Ночью заводская площадка была ярко освещена лампами и прожекторами, на многих объектах работа шла круглосуточно. Гореченков бывал здесь и днем и ночью. В то время важнейшими объектами были теплоэлектроцентраль, начальные технологические установки – АВТ и термокрекинг, цехи первой в СССР катализаторной фабрики. Гореченков прекрасно понимал их важность не только для завода, но и для всей страны. Недаром же за строительством так внимательно и придирчиво следили Байбаков и Сафразьян, нередко приезжали работники Центрального Комитета партии. Вот и теперь в Куйбышеве ждали министра нефтяной промышленности.
Николай Константинович прилетел летом.
- Ну как, нефтяник-строитель, освоился? – Это были первые слова министра, обращенные к Миронову. – Можешь не отвечать, сам знаю, а сейчас – на стройку, на стройку!
С утра до позднего вечера Дед возил по объектам Байбакова вместе с Мироновым, Гореченковым и Карнейчиком. Новостроек было немало: только в Липягах возводилось тридцать установок, несколько кварталов жилых домов, создавалась производственная база.
Министр не торопился. Он внимательно осмотрел все, не забыл про столовые, общежития. Похвалил нефтепереработчиков за фруктовый сад, который они заложили.
Утром следующего дня Николай Константинович решил побывать на самых дальних объектах. Поехал с Карнейчиком. Поездка была долгой, дала богатую пищу для размышлений, порой и не особенно приятных. Строители, считал Байбаков, опаздывают с вводом объектов. Надо бы поговорить об этом.
Николай Константинович никогда не любил откладывать что-либо в долгий ящик.
Утром следующего дня, перед отъездом в Москву, он собрал в прорабской будке руководителей завода, ТЭЦ, стройки, автохозяйств, рассказал о перспективах развития рабочего поселка, предприятия, всей отрасли. Оперировал цифрами добычи и переработки нефти.
- Успехи значительные, - сказал на прощание Николай Константинович. – Но они были бы еще значительнее, если бы вы уже в этом году начали сдавать установки. Поймите, в стране большая потребность в нефтепродуктах.
Гореченков переглянулся с Мироновым. Иван Игнатьевич едва заметно пожал плечами. Была ли такая возможность в 1950-м году? К концу года первые установки будут на стадии ввода, размышлял Миронов, но еще не в полной готовности. Это при условии огромного напряжения сил. Он и сам всей душой за быстрый пуск. Но…
Гавриила Ивановича терзали те же сомнения.
- Просим шесть месяцев в пятьдесят первом году, - сказал он, глядя в глаза Байбакову.
Тот спокойно ответил:
- На освоение столько же потребуется. Нефть подпирает. Завод и ТЭЦ строить форсированно! Не могу согласиться с вами. Давайте проедем по стройке.
Машина стояла рядом. Они побывали на первоочередных объектах. Байбаков убедился, что говорить об их пуске в этом году не приходится. Скрепя сердце, согласился с просьбой Гореченкова. Тогда они еще не знали, что неувязки в проектной документации, задержки в поставках оборудования и нехватка рабочей силы отодвинут пуск еще на несколько месяцев.
Пуск станции был назначен на 21 сентября 1951 года. Ему предшествовали многократные включения и отключения оборудования из-за различных недоделок, устранять которые приходилось на ходу, не снижая темпа. Любой такой срыв обсуждался на «летучке», а в его ликвидации участвовали все, не считаясь со своим личным временем, да его и не было тогда у энергетиков.
И здесь важно отметить, что Новокуйбышевская ТЭЦ-1 была одной из первых в стране, где в отечественной энергетике осваивалось оборудование с высокими параметрами пара – давлением до 90 атм и температурой 500 градусов. До сих пор применялось оборудование, рассчитанное на работу при 400 градусах и давлении 30 атм. Энергетикам теплоэлектроцентрали предстояло освоить котлоагрегаты и турбоагрегаты, которые выпускались впервые в СССР. К этому нужно добавить, что новокуйбышевцам пришлось в качестве топлива использовать мазут с содержанием серы до 3% , что вызывало сильнейшую коррозию оборудования и трубопроводов. Причем такого топлива, опять же впервые в стране, сжигалось в год до полутора миллионов тонн. Необычайно сложной оказалась и тепловая схема станции. И никогда прежде не отпускалось столько пара потребителям (до полутора тысяч тонн в час) с давлением 13, 16, 45 и 100 атмосфер.
Надо сказать, что с работой в тех тяжелых условиях коллектив энергетиков справился блестяще. Этому в немалой степени способствовали фундаментальные исследования причин коррозии, проведенные бригадой ВТИ под руководством кандидата технических наук Б. И. Клячко совместно с режимной группой эксплуатационного отдела ТЭЦ-1. Именно эти исследования помогли разработать меры по предотвращению коррозии хвостовых поверхностей нагрева котлов. Рекомендации энергетиков были использованы на других электростанциях страны.
Но все это было уже потом. А пока готовились к пуску станции. Этого момента ждали нефтепереработчики, ведь на НПЗ в боевом строю уже находились десятки установок, построенных, как и ТЭЦ, в кротчайшие строки.
Вот как описывал те напряженные дни первый начальник турбинного (машинного) цеха Дмитрий Захаров:
Пуск машинного цеха первой очереди ТЭЦ-1 с параметрами высокого давления, сложной тепловой схемой был самым трудным и ответственным в моей жизни. К началу пуска были готовы турбина №1, два питательных насоса, деаэратор с баками, дроссельно-увлажнительная установка и градирня №1. Шел монтаж турбины №2. К началу пуска эксплуатационный и ремонтный персонал был подобран на каждое место. Из персонала примерно 70% никогда не работали на электростанциях, остальные имели некоторый опыт работы на электростанциях средних параметров. Очень сложными оказались первые месяцы эксплуатации ТЭЦ.
Большие опасения как у шеф-инженеров, так и у энергетиков вызывали питательные насосы Сумского завода. Они работали крайне ненадежно, останавливались через 4-5 дней из-за эрозии проточной части. Дело в том, что на химводоочистке готовили воду для питания котлов, еще не полностью освобожденную от солей. Завод не возвращал конденсат. И пар, поступавший в турбину, содержал остаточную соль, которая откладывалась в проточной части машин, что могло стать причиной аварии. Чтобы избежать этого, нагрузку турбины стали снижать, а машину промывать насыщенным паром. Этот процесс был очень ответственным и длительным. Зато впервые в стране промывка оказалась эффективной.
С наступлением сильных морозов стали замерзать жалюзи градирни, вода не охлаждалась, и весь персонал станции, не занятый на дежурстве у агрегатов, аварийно направляли на скол льда. Затем организовали круглосуточное дежурство по градирне. Большую помощь оказывал нам Михаил Ильич Матюнин - главный инженер «Куйбышевэнерго», который бывал на ТЭЦ ежедневно.
Николай Назаров, бывший дежурный инженер:
Подготовка к пуску первых котла и турбогенератора велась одновременно с завершающимися строительными работами. Лязг и грохот сопровождали монтаж металлоконструкций и трубопроводов. Накопленные за целый день сварочных работ чад, металлическая гарь и смрадный запах карбида кальция не успевали выветриться за ночь. Пересечь машзал по нулевой отметке, хотя бы для того, чтобы попасть к первому временному рабочему месту смены электроцеха, было очень непросто. Здесь можно было угадать только слабые признаки будущих полов. Опалубка, груды строительных отходов, леса и подмостки преграждали путь.
С началом растопки котла температура окружающего воздуха стала подниматься. Теплоизоляция в цехах монтировалась с большим опозданием. Особенно тяжело было водосмотрам котла и дежурным по деаэраторам. Ими были, как правило, женщины. Уровни в барабане котла и в деаэраторах регулировались вручную: на первых порах было не до автоматики. Вентиляция еще только устанавливалась. Не забыть насквозь мокрых дежурного водосмотра М. Стерляхину и дежурную по деаэраторам А. Амплееву, или как машинист А. Кожин, регулируя нагрузку сервомотора турбогенератора №2, лил себе на голову воду из бутылки. Вот так стояли вахту рядовые большой энергетики.
Известно русское присловье: «С легким паром!» Так это не о нас. Для нас пар был очень нелегким. Если в тепловых цехах на рабочих местах было невыносимо жарко, то в электроцехе, особенно в помещении главного щита управления, в первую зиму из-за неготовности системы отопления страдали от холода. Помещение ГЩУ отапливалось примитивным «козлом», проку от которого было немного.
Транспортное сообщение ТЭЦ с городом (тогда еще поселком) налаживалось долго. Особенно трудно было попасть на смену зимой. Прямая дорога поселок - завод еще не была построена. Грунтовые дороги заносились снегом - на машине не проехать, пешком не пройти. В такие снежные дни, чтобы избежать ночных блужданий по занесенной снегом степи, люди, выходя на дежурство с вечера, работали по договоренности по две смены подряд.
Пусконаладочные работы подходили к концу.
Поздним вечером 21 сентября 1951 года сквозная бригада №2 дежурного инженера В. А. Савельева включила первый турбогенератор в сеть «Куйбышевэнерго».
Это было началом. Электростанция росла. Темпы роста определялись потребностями Новокуйбышевского промышленного узла и Куйбышевского экономического района, энергопотребностями всей страны. Мы строили ТЭЦ, а ТЭЦ строила нас.
Владимир Куров, участник пуска станции:
После окончания монтажа подстанции на 35 киловольт и линии связи с системой НК-1 21 сентября 1951 года в 22 часа 40 минут я синхронизировал с системой и включил на параллельную работу турбогенератор ТГ-1.
В тот же день электроэнергия поступила на установки нефтеперерабатывающего завода. В промышленную эксплуатацию станция была введена с 1 октября 1951 года. Председателем приемочно-пусковой комиссии Новокуйбышевской ТЭЦ-1 был старейший энергетик страны Михаил Ильич Матюнин.
Эта станция стала первым промышленным предприятием города и одной из первых тепловых электростанций страны с высокими параметрами пара.
В длинной и сложной цепочке предприятий и организаций, от которых зависел своевременный пуск первых установок НПЗ, не последнее место занимали заводы-изготовители. Они-то и дали о себе знать в самый неподходящий момент.
На стене операторной АВТ-1, переданной сейчас заводскому учебному центру, до сих пор висит мемориальная доска, рассказывающая о том, что в сентябре 1951 года состоялся ее пуск.
В 1950 году на установке была смонтирована атмосферная колонна из дорогостоящей легированной стали. Надеялись, что это на века. Каково же было разочарование всех, когда во время пуска из-под изоляции колонны стали появляться масляные пятна.
Пришлось тушить печь. Стали проверять колонну, и в сварных швах обнаружили микротрещины. Попытались устранить их, но не смогли. Бракованную колонну заменили.
Не обошлось без неполадок и при освоении установки термического крекинга.
Оборудование проверили, опрессовали, стали постепенно принимать сырье. Казалось, все шло хорошо.
Но ночью Гореченкова разбудил звонок. Начальник цеха Федор Гдзелидзе, приглашенный из Гурьева старый крекингист, доложил:
- Гавриил Иванович, что-то не ладится. Уже третий раз пускаем, а сверху колонны идет черный бензин.
- Гореченков подумал, спросил:
- А вы колонну не пропаривали?
Услышав отрицательный ответ, сказал:
- Освободите от продукта, пропарьте хорошенько и снова пустите.
Только улегся, звонок из Москвы. Байбаков:
- Термокрекинг пустили?
- Нет еще.
- Сколько ждать?
- Сутки.
- Хорошо.
Николай Константинович положил трубку.
На другой день Гореченков приехал домой ночью, хмурый, расстроенный.
- Случилось что? – спросила жена.
- Случилось, - односложно ответил Гавриил Иванович.
- Пап, а что там у вас? – подал голос Валентин.
- А ты-то что не спишь?
- Я одну технологическую схему разбирал, уже спать собрался, а тут как раз ты пришел. - Валентин вошел в зал. – Скажи, что там у тебя не ладится?
- На термокрекинге сверху колонны вместо бензина нефть идет, - нехотя ответил Гавриил Иванович.
- Нефть? – изумился Валентин. – Да как же это может быть? Но ты же специалист, в чем дело? Может, приборы не в порядке или насос орошение не подает?
- С этим как раз все в порядке, а почему нефть вместо бензина – не знаю, - хмуро проронил Гореченков. – Вообще-то не нефть, конечно, сказать точнее – черный бензин.
- Что-то не припомню я такого случая в Гурьеве,- проговорил раздумчиво сын. – Но ты же все секреты ректификации. знаешь, помнишь, как учил меня. Стало быть, и здесь разберешься.
Как же не помнить! Гавриил Иванович сидел за столом, не прикасаясь к еде, обхватив голову руками, весь во власти мрачных размышлений. В памяти всплыла та экскурсия по заводу, которую он устроил тогда для Валентина. А экскурсоводом был он сам, директор Гореченков.
Они направились сразу к действующей АВТ. Остановились перед высокими технологическими колоннами в блестящей паутине трубопроводов и металлоконструкций.
В нескольких десятках метрах от них возвышалась продолговатое сооружение – печь.
- Хочешь посмотреть, что там внутри?
Они подошли вплотную к печи, и Гавриил Иванович приподнял небольшую металлическую заслонку на ее стене. Из круглого отверстия дохнуло жаром, а там, внутри, яростно полыхало струйчатое пламя.
- В трубах нагревается нефть, которая поступает в ректификационную колонну, - объяснил Гавриил Иванович сыну, который наблюдал в глазок за гудящим пламенем. – А колонна – вот она, самая первая.
- Что в ней происходит? - спросил Валентин.
- Нефть разделяется на фракции. Самая легкая – бензин, уходит сверху. Из середины колонны выводятся те, что потяжелее: лигроин, керосин. А снизу – остаток, самая тяжелая часть, мазут. Он пойдет через другую печь в вакуумную колонну, вон ту, пузатую, - показал Гореченков на колонну, которая стояла рядом с первой и в нижней своей части была много больше в диаметре. – Здесь из мазута отбирают оставшиеся легкие фракции за счет высокой температуры и вакуума.
Ректификация… Гавриил Иванович не удержался, потянулся к телефонной трубке. Третий час ночи, но там, на установке продолжается битва за бензин.
Ответил Федор Гдзелидзе. Колонну они пропарили, но все оставалось по-прежнему. Вместо бензина шла черная жидкость с запахом нефти.
- Вот что, - решительно сказал директор. - Останавливайте установку. Будем вскрывать колонну и смотреть, что там внутри.
- Новая же колонна, только что с завода, - нерешительно возразил Гдзелидзе.
- Будем вскрывать, – подтвердил Гореченков.
Колонну освободили от продукта, открыли люки и стали осматривать тарелки. В одной из нижних тарелок обнаружили наглухо заваренный слив. Гавриил Иванович, услышав о таком головотяпстве завода-изготовителя, аж побледнел. Дефект устранили. Установку вывели на режим. И сверху пошел бензин.
Тут опять позвонил Байбаков. Но теперь Гореченкову было что сказать министру. Установка термического крекинга работала нормально.
В начале ноября на заводе получали первые партии светлых нефтепродуктов. Но эстакада для их отгрузки оказалась неподготовленной. Сутками напролет работали монтажники, и 5 ноября был отправлен первый поезд с бензином, полученным на предприятии.
Праздник отметили торжественно. На красочно украшенной площади имени Горького состоялся митинг и демонстрация, на которую пришли тысячи рабочих - строители, нефтепереработчики, энергетики. В первых рядах демонстрантов шел Василий Иванович Марфин. Совсем недавно, в сентябре, за большой личный вклад в строительство нефтеперерабатывающих заводов он был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
В сентябре 1951 года были пущены несколько электрообессоливающих установок (ЭЛОУ), две атмосферно-вакуумные трубчатки (АВТ) и два риформинга.
В тот вечер Миронов долго не ложился спать.
Сначала сел с сыном за шахматы. Три парии выиграл, одну свел вничью.
- Пап, а почему я не могу тебя обыграть? – спросил раздосадованный Юрась.
Отец внимательно посмотрел на него. Ответил вопросом:
- Ты какую парию играл со мной?
- Итальянскую.
- Ну вот, а я русскую, ее наши шахматисты Петров и Яниш еще в девятнадцатом веке изобрели. Потому и выиграл, - отшутился Иван Игнатьевич. – А если серьезно, то тебе надо больше играть и почаще в шахматные книги заглядывать. Ты читал, как Ботвинник к соревнованиям готовится? То-то же. Потому он и одолел всех четырех соперников в матч-турнире на первенство мира в 1948 году. В шахматах, если хочешь знать, и арифметические и геометрические задачи встречаются, а иные и посложней. Так что и учиться надо как следует, чтоб толково играть.
- Я учусь.
- Знаю. Когда-нибудь шахматы и в школах будут преподавать. Ну ладно, об этом мы с тобой еще поговорим, а сейчас мне надо несколько писем подготовить. Пойду к себе.
Покончив с делами, Миронов, против обыкновения, не взял книгу, а сидел, задумчиво глядя в окно и поигрывая ручкой.
Вошел Юрась.
- Я посмотрел русскую партию. Буду ее играть.
- Это хорошо, когда расширяешь свой дебютный репертуар. А что читаешь сейчас?
- Про моряков, как они воевали.
- Решения своего не изменил?
- Нет. Кончу школу – и в мореходку.
- Что ж, в мореходку так в мореходку. – Иван Игнатьевич помолчал. – Только учти: чтоб туда поступить и стать лейтенантом флота, надо во мно-о-гих науках разбираться. Физика, математика…
- Я знаю. Я читал, что ты писал мне.
Была особая тетрадь, которую завели дома, то ли в шутку, то ли всерьез. Называлась она «Тетрадь-журнал плохих сторон будущего лейтенанта флота Миронова Ю. И.»
Отец в детстве мечтал стать моряком. Был рыбаком, матросом на судах Волжской флотилии. Но судьба распорядилась по-своему, и он не моряк - нефтяник, строитель. Но мечта о море жила в глубине души. Теперь сын, как отец когда-то, грезит о море, о дальних странствиях. Вот и появилась на свет «тетрадь плохих сторон Юрия Миронова». Почему плохих? Юрка, в общем-то, был вовсе не плохой мальчик. Учился хорошо, много читал, случалось, и озоровал, как все мальчишки его возраста, не без этого. Иван Игнатьевич и сам никогда не был паинькой. А плохих сторон потому, считал Миронов, что хорошее всегда при нас останется, а вот с плохим бороться надо. В тетрадь записывал свои замечания, хотел, чтобы сын стал Человеком с большой буквы. Недаром позже, подарив Юрасю книгу «В далекой гавани», на титульном листе написал: «Юра, получив аттестат зрелости и выходя в жизнь, будь верным сыном Родины, бери пример с героев этой книги».
- О чем задумался, Мирончик? Пей чай, остынет. - Ольга Сергеевна отошла к зеркалу вроде поправить прическу, а сама наблюдала за мужем. Пятнадцать лет они вместе, а будто вчера поженились. И он все такой же неугомонный и насмешливый. Сказала чуть слышно: - Мало видим тебя, ждем, как с фронта.
- Ничего, Малыш, все еще впереди. Мы еще поживем, знаешь, я тебе такую жизнь устрою, такую… - Он замолчал, подыскивая сравнение. - Ну, в общем, самую радостную. Это пока, сначала, трудно. Всей стране трудно. Вот город построим, заводы пустим - легче станет да и веселее.
Ольга Сергеевна отошла от зеркала, медленно покачала головой.
- Уж не свежо предание, слыхала столько раз...
- Малыш, ты стихами заговорила.
- А почему бы и нет? - Она задорно вскинула голову. - Не тебе ж одному. Помнишь, ты мне свою фотографию прислал. Стоишь на большом камне. Внизу - водопад. И столько зелени и солнца вокруг.
- Конечно, помню.
- А стихи, которые написал на обороте?
- Забыл, - смутился он.
- А я не забыла. Слушай:
Как памятник, стоит на камне он.
Над ним лазоревый, чудесный небосклон,
У ног холодная вода спадает водопадом,
Кругом весна, а он... с печальным взглядом,
Вдали от службы, дома и друзей
Ему у «Храма воздуха» не стало веселей.
- Я тогда здорово истосковался... Эх, когда еще придет такое беззаботное времечко, - мечтательно сказал Иван Игнатьевич. - Но ничего, ничего, - встряхнулся он. - Как говорят, перемелется - мука будет. Да и трудностей-то, сказать по правде, у нас с тобой особых не было. Верно-ть аль нет? Нет, ты скажи, скажи: какие такие трудности ты пережила? - подступал к жене Миронов.
- А вот и пережила и преодолела, за тебя, такого красивого, замуж выйти сумела.
- И правда, как это я до сих пор не сообразил. - Он расхохотался, легонько обнял ее, привлек к себе. - А насчет фронта ты верно сказала. Стройка наша - тоже фронт. И мы перешли в наступление. Вот так, Малыш, деньки наступают горячие, только держись.
Понять, откуда это высочайшее нравственное напряжение, можно из воспоминаний Ольги Сергеевны Мироновой. Она рассказывала:
«Иван Игнатьевич мне никакой Америки не открыл. Что на заводе, что на стройке – для него действительно везде был фронт. И не только для него.
Вспоминаю 1942-й. Жили мы тогда в Уфе. Миронов был директором самого большого в Союзе нефтеперерабатывающего завода. Дела здесь складывались неважно. Южные заводы оказались в руках врага, и тут перерабатывали сернистые нефти. Но где сера, злейший враг металла - там коррозия. Кровопролитные бои шли под Сталинградом, бензин с завода отправляли прямо в самолеты. А на заводе не хватало запасных частей для насосов и компрессоров, без конца прогорали трубы в печах, каждые два-три дня - ремонт. Одновременно строились новые установки. И все это в условиях суровой зимы, когда мороз доходил до 35-40 градусов.
Миронов неделями жил в своем кабинете. Поспит несколько часов в сутки - и снова за работу.
Очень нужна была заводу легированная сталь, а взять ее негде. И тогда Иван Игнатьевич поехал в Москву и вместе с наркомом Героем Социалистического Труда Иваном Корнеевичем Сединым пошел на прием к Сталину. Не знаю, как решился вопрос, но вернулся Миронов бодрым, полным сил и с удвоенной энергией взялся за дело. Работу установок наладил, задание правительства по выпуску бензина нефтепереработчики выполнили. Тогда-то и наградили Ивана Игнатьевича первым орденом Ленина.
Вскоре вызвали Миронова в Москву. Жду его возвращения, а он шлет телеграмму: «Ушел добровольцем в армию. Воспитывай сына».
Сначала был солдатом. Затем его направили на курсы политработников в столицу Пишу ему, а он вдруг отвечает: «Письма шли без марок, полевая почта такая-то». Оказывается, он уже на фронте, политрук, капитан. Сражался под Курском. Писал мне, чаще сыну.
Из письма сыну:
«22.06.43 г.
Здравствуй, Юрась! Сегодня исполнилось два года со дня вероломного нападения гитлеровцев на нашу Родину. Советские воины героически сражаются. Скучаю очень по вас! Так хотелось бы повидать тебя и маму. Юрочка, веди себя разумно, будь внимателен к маме, ведь ей нелегко».
Из письма мне:
«25.08.43 г.
«Здравствуй, родная!
Пишу из города, который был мучеником и испытал все «прелести» немецкой оккупации. Нет ни одного целого здания, и сколько понадобится времени, чтоб восстановить все разрушенное.
У меня жизнь сейчас походная, бывает хорошо, а бывает и плоховато. Но по-прежнему чувствую себя бодро. Поэтому за меня не беспокойся. Зато когда встретимся, будет что рассказать тебе и сыну.
Я всегда помню вас и всегда с вами. Двигаемся дальше. Иван».
Из письма мне:
«30.06.43 г.
...Будь мужественной. Хочется, чтобы ты служила примером женщины-патриотки в это трудное для нашей Родины время».
А потом Ивана Игнатьевича отозвали с фронта, и мы поехали на Дальний Восток, куда мужа направили начальником объединения «Дальнефть».
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: