Лушниковы : [an error occurred while processing this directive] <div id=page> <h1><a href='/litera/public/index.shtml'>Публицистика</a> » <a href='/litera/public/27279/index.shtml'>Иван Меженин </a></h1> <img id='mainimg' src="/files1/39836/1.jpg" width="145" height="113" alt="Лушниковы"></a> <span class="date"><span>17 февраля 2009 11:06</span></span> <h3><i>Автор:</i> Иван Меженин (Село Зуевка Нефтегорского района Самарской области)</h3> <h2>Лушниковы</h2> <P><B>( История одной семьи с 1917 года по наши дни) <BR>Яшаня не помнил точно, каким образом очутился на районном собрании инвалидов. Возможно, из любопытства зашел, так как его хлебом не корми, а дай послушать пожилых людей. Вот потому и очутился там, и нисколько об этом не пожалел. В перерывах между заседаний успел переговорить кое с кем и даже познакомиться с новыми людьми. </B></P> <P><B></B> </P> <P><B>Знакомство<BR></B>Потом к нему подошел и сам председатель совета инвалидов Лушников. Высокий, худощавый. Одна нога в протезе, не гнулась, и он опирался на трость. <BR>Из разговора Яшаня узнал, что Владимир Павлович с его земляком Зуевым Иваном годки, оба с 1925- го, значит, успели хватить лиха в войну. Лушников тогда сказал, что на днях он будет по делам в Зуевке.<BR>- С обществом инвалидов у вас там не все в порядке, с протоколами, с взносами, - пояснял он причину визита.- Павлова, небось, знаешь? Передай ему, что в среду буду.<BR>Яшаня, будучи председателем сельского Совета, не мешкая, пригласил к себе в кабинет Павлова, который явился с объемистой папкой. После ее просмотра выяснилось, что собрания с инвалидами он не проводил и взносы собирал через колхозную кассу. <BR>- Ты их хотя бы посчитай, живы ли все они, а то валкой умирают, а мужики - в особенности, - посоветовал Лушников полушутя и полусерьезно. <BR>Именно с того памятного визита Яшаня узнал его еще и как интересного собеседника. А сказать честно, то у Яшани все люди - собеседники интересные, потому что он умел интересно всех слушать.<BR>Понравилось Яшане рассказы Лушникова об отце, о старом времени, о том, как воевал, как работал, растил детей, поднимал внуков.</P> <P> После той памятной встречи прошло года два или три. Яшаня уже покинул пост председателя сельского Совета. В районе редко бывал, и с Лушниковым не довелось еще раз встретиться, по душам покалякать, про старинушку расспросить. Его стихией стала агрономия, а рабочим кабинетом – обширные зуевские поля. Но заниматься сочинительством и описывать людские судьбы он не бросил. О земляках в местной газете заметки печатал, и читатели с интересом всегда их воспринимали. Но, бывало, часть рукописных материалов уходило «в корзину». Яшаня ездил за ними в архив, накапливая письма для будущей книги.<BR>И вот однажды сотрудница райархива показала Яшане письмо Лушникова, адресованное в редакцию «районки». По какой-то причине его отправили в раздел «Неопубликованные письма». А зря! Год этот был юбилейный, семидесятилетие Октябрьской Революции отмечали. И Владимир Павлович об отце своем рассказывал, упоминая при этом о событиях давно минувших. <BR>Прочитал Яшаня его воспоминания с интересом и отложил до своего времени, зная заранее, что когда–то они пригодятся. Тут вскоре услышал, что нет уже Лушникова в живых. </P> <P>Умирает человек, размышлял Яшаня, и мы начинаем сожалеть о том, что мало о нем знаем, о том, что не спросили у него про многое. А он ведь хотел опубликовать весьма любопытный и ценный в историческом плане материал. Но, ничто не пропадает бесследно, настало время, когда, кажется, сами события того времени запросились в строку зуевского летописца Яшани.</P> <P><B>Меньшиковские мы, из крепостных</B> <BR>… Мало теперь кто знает, что села нынешней Ульяновской области Никольское, Мелекесс, Мулловка и Мингулевка во времена далекой старины принадлежали известному князю Меньшикову. И вот как-то осенью 1727 года на загородной заставе Москвы был остановлен обоз из этих селений. Везли крестьяне подушные и оброк князю. Все отобрали у посланцев и объявили о том, что нет больше вашего князя, арестовали и сослали, как неблагонадежного и опасного для царского двора. </P> <P>Проходили годы, десятилетия, века, но про этот случай в тех краях крестьяне не забыли. Знали о той легенде и в семье Лушниковых, которая передавалась из поколения в поколение. <BR>Позднее бывшие меньшиковские села вошли в Симбирскую губернию, которая на весь мир прославится выдающимся человеком, Ульяновым–Лениным. <BR>Но то были люди из родов известных, а род Лушниковых вышел именно из тех самых крепостных крестьян, которые оброк исправно платили князьям да помещикам, царю и отечеству своему служили верно, исправно. <BR>До революции отец мой Павел Лушников служил моряком на крейсере «Святой Гавриил». Грянули смутные времена, Павел мало в чем тогда разбирался, но когда от агитаторов узнал, что зачинщиком всех революционных событий является его земляк Ульянов, с партийной кличкой Ленин, естественно, во всем решил его поддерживать.<BR>Видимо, судьбе было угодно, что вскоре вся корабельная команда «Святого Гавриила» будет переправлена в Петроград для взятия Зимнего Дворца. Но штурмовать его не пришлось, а взять без боя. </P> <P><B>С корабля да в Смольный<BR></B>Правда, Смольный охранять Павлу Лушникову пришлось долго.Там он впервые и увидел вождя Октябрьской Революции. Фотографию Ленина им всем тогда на память вручили, и матрос Лушников всю жизнь ее потом в нагрудном кармане носил, как самую дорогую и памятную реликвию.<BR>А потом Павел подавлял мятеж повстанцев в Крондштате. Самые отличившиеся пошли после этого на повышение при формировании отряда особого назначения. Командовать отрядом доверили Ларину- матросу с их корабля, а комиссаром стал Павел Лушников. Все богатые дворцы, храмы, музеи, заводы и фабрики отныне стали охраняться матросами. Был взят под охрану и телеграф, почта, железнодорожный и водный вокзалы, порты и пристани, культурные и религиозные учреждения. <BR> По домам их отпустили не сразу, сообщив вскоре об украденных запасах государственного золота. К эшелону был прицеплен опечатанный вагон и под усиленной белогвардейской охраной проследовал по направлению на восток. ---Нам точный адрес сообщают,- делился воспоминаниями отец,- мы захватываем станцию, состав вроде бы тот, а золота нет. И так мы все лето и осень гонялись за составами, а потом выяснилось, что часть золотых запасов отбили наши, а часть так и ушла с отступающими беляками за границу. </P> <P><B>Наконец-то дома!<BR></B>Отец возвратился домой в 1922 году. Губерния сильно голодала, голодала и наша семья. Поэтому Павел не мешкая, определился на Мулловскую фабрику, где и раньше работал. Хозяина власть не трогала, рабочие работали без волнений.<BR>Но, как только объявили в селе коллективизацию, народ, как пчелиный улей, взбудоражился. И на фабрике рабочие митинг сразу же устроили. Июнь. Жара сильная стояла, и мы, ребятня, то и дело в пруд бегали купаться. К излюбленному месту подбегаем, как обычно. Заводи рядом глухие, рыбак там в сторонке удочки закинул. Один из мальчишеской ватаги поплыл вдоль камышей к нему. И вдруг кричит истошным голосом: « У – топ – лен – н – и - к!»<BR>Мы все из воды повыскакивали. Народ сбежался, милиционер на подводе приехал, вытащили утопленника.<BR>- Это председатель- то наш утоп!- кто–то из толпы узнал его. <BR>- А ну- ка, расходитесь по домам все! – прикрикнул на зевак участковый. Анадысь избрали Василия Ивановича нашим председателем,- перешептывались бабы, провожая по улице подводу. И повезли утопленника в село Мингулевку. <BR>Говорили что он в числе рабочих стотысячников к нам партией был прислан. И, видать, кому-то не понравился. Потом многих мингулевских крестьян в сельский Совет к следователям таскали. Законотворцы, нагрянувшие в село, как ни старались добиться хоть каких-то сведений по убийству, так ничего и не накопали. Все только и говорили одно, что никого не видали, и кто угрожал председателю, -об этом тоже ничего не слышали.<BR>Вызвали вскоре и отца моего. Мать сильно разволновалась, спрашивает, а тебя- то, мол, за что?<BR>Потом он нам рассказывал, что уговаривали его председателем в колхозе временно поработать. Павел Семенович объяснил, что крестьянин он не ахти какой опытный, не потянет, а те ему в ответ тогда и говорят:<BR>- А нам сейчас не крестьянин опытный в председатели нужен, а руководитель авторитетный и чтобы местный был обязательно. С чужаком- то поступили видишь как? А ты человек партией проверенный , смелый и с самим Лениным в Смольном встречался. Увольняйся на своей фабрике, и мы собрание собирать будем. </P> <P><B>Едем в Мингулевку</B><BR>Как ни крутился, не отговаривался, а пришлось отцу свое согласие дать. Мы не в Мингулевке жили, а на отшибе, в хуторе Озерном. Пришел он домой, матери сказал об этом. А та сразу же запричитала, в подушку лицом уткнулась и плакать при нас начала. А ее тревога тут же передалась уже и нам, но отец нас – то смог успокоить быстро, шепнув на ушко , что на тарантасе катать нас будет. И мы этому обрадовались.<BR>Отец сказал, что если мы с ним согласны, то ложимся пораньше, завтра за нами колхозники приедут. Помню, как родители долго о чем–то ночью шептались, мать при этом все вздыхала всей грудью. Я на деревянной кровати под их шепот заснул, а проснулся утром уже на печке. Родители узлы все увязали в дорогу, но нам объяснили, что отец пока один поедет, а как устроится с работой и с жильем, тогда и нас перевезет в Мингулевку.<BR>-А ты не плачь, Ириша, загодя обо мне,-утешал отец нашу маму.- Прошел я , сколько вон по свету–то, а живой и весь целехонек. А тут село, и реветь теперь поэтому чего?<BR>Но мать долго ждать его не могла, а запрягла в подводу лошадку, посадила в нее нас, и отправились мы сами в село. Едем, а крестьяне из плетневых щелей с любопытством нас разглядывают. Спросили женщину у колодца про дом председательский и по ее указке прямехонько прикатили к крыльцу.<BR>Соседка про прежнего председателя матери нашей рассказывала, как тот на ночь все окна закрывал в этом доме.<BR>- А твой Павел Семенович али не боится, што и ево убьють? – спросила она маму.<BR> Надо сказать, что мы у себя всегда летом с открытыми окнами спали, вот отец и здесь не стал идти против устоявшейся привычки. И в тот же вечер, когда керосиновая лампа окна осветила, отец, видимо, опять же с определенной целью, прямо на подоконнике стал свой наган разбирать и чистить. Мать к нему подошла и хотела окно занавеской задвинуть, но он ей не разрешил. На меня о посмотрел нарочито строго и предупредил: «Я вот смажу его , так ты смотри лучше вон за пострелом, ишь как глаза сверкают любопытством и азартом! Рано Володе игрушкой такой заниматься. Не ровен час, на беду выстрелить могет еще».<BR> Весть о наличии наградного оружия у председателя распространилась по селу быстро, как ,впрочем, и про окна, которые на ночь не закрываются. Заговорили, что простой мужик этот председатель, но смелый и дюже обходительный с простыми людьми.</P> <P><B>Крестьянская наука<BR></B>Но мать наша все равно беспокоилась, и по утрам всегда напоминала отцу о нагане. И он сказал ей как–то буквально следующее:<BR>- Эх, Ириша, одним наганом колхоз не создашь, это не революция. Там враг был на виду, и мы стреляли. А не застрелишь его, застрелит он тебя. А тут простые крестьяне, трудяги, пахари извечные, хлеборобы, коих Бог специально с небес опустил на землю кормить людей другого ремесла. И Бог считал всех крестьян хозяевами земли и уважал их за землепашество, за плоды их труда, за хлеб насущный, которым и держится вся жизнь на земле. Поэтому не мы, присланные из класса рабочих, должны поучать крестьян, как жить им и как на земле работать, а учиться мудрости крестьянской обязаны.<BR>Я помню, как внимательно наша мама слушала отца в это время, слушал его и я, но многое не понимал по малолетству.<BR>Еще вспомнилось, как отец объяснял , что это не его слова такие и мысли, а это ему один крестьянин – единоличник Осип в его рабочем кабинете растолковывал.<BR>- А я то его к себе пригласил и стал говорить о преимуществе жизни колхозной над единоличной жизнью. О разнарядке намекнул, где прямо нам даются сроки коллективизации со стопроцентным охватом. У нас таких единоличных подворий еще около двух десятков из двухсот дворов оставалось. Не вредят они нам, но районное начальство кулаками, дармоедами хозяев этих подворий считает, раскулачивания ,высылки за пределы области требует…<BR>А так-то жили они сами по себе, а мы своим колхозом жили. Тот же Осип денег в долг дал и на них коня-производителя колхоз купил.<BR>И я его за это должен выслать? С наганом придти к нему в дом и отобрать у Осипа все?<BR>Про убитого председателя рассказывали, что уж больно рьяно взялся перевыполнять разнарядку по раскулачиванию, сверху им спущенную. Недовольных людей много появилось, и не защитился председатель от них и наганом.<BR>- Ох, Паша гляди, и ты с ними так не делай. А я тебе про наган напоминаю все постоянно. <BR>И мать после этого немного успокоилась вроде бы и о нагане немного забыла. И не всегда отец за ним в свой заветный сундучок стал лазить, если надо его смазать только или почистить.</P> <P><B>Каких врагов надо бояться</B></P> <P>Но однажды он домой с работы возвратился злой, как черт, долго ничего не рассказывал, а потом поведал, что с него теперь из района требуют усиления борьбы с кулаками и подкулачниками и фамилии крестьян указывают, которые в колхоз не вступили.</P> <P>- Их осталось- то всего раз два и обчелся, а им житья теперь не дают. Дорогу они колхозу не переходят, не вредят, а я их на подводы посадить должен и в степи казахские отправить. Там они бескрайние, пахать их, видать, некому, вот власть и нашла выход.- Отец весь вечер тогда все возмущался, и наган свой раза три за вечер разбирал и потом опять собирал. Пока мать оружие не отобрала у него и в сундучок опять замкнула.<BR> Позднее он сообщил нам, что в селе теперь не осталось ни одного единоличника. Отец отказался их отсылать, а уговорил всех в его колхоз вступить за обещание, что он поставит их бригадирами. Осип теперь самую отстающую бригаду с посевной возглавил, сев по своему методу на общественном поле ведет и обещает к осени другие бригады перегнать в урожайности.</P> <P> У отца после этого опять настроение поднялось и работоспособность повысилась А то его уже в укрывательстве кулаков – мироедов в районе упрекать стали, в особый отдел за единоличников не раз вызывали. Теперь все вроде бы с ними добром обошлось.<BR>И так шло лет пять, шесть все добром, все хорошо. Мероприятие у нас, какое – то семейное было, юбилей возможно. Гостей в нашем доме собралось тогда много, родня вся съехалась с деревень ближних и дальних. Как я тогда понимал, отец в большом авторитете у родни своей был. <BR>В конце дня это было, отец больше обычного выпил и с поднятой рюмкой за столешницей стоял, и речь перед гостями держит: <BR>- На собрании сижу я за столом с уполномоченным, а справа от меня Круглов Илья стоит и колхозникам меня расхваливает всячески. Он вот, мол, какой мужик хороший, Лушников Павел. Умора, да и только, сам знаком-то со мною всего один день. А потом с места говорить один мужик стал. И так складно тогда мне показалось. Оказывается, это Осип был. «А скоп нам этот, зачем он сдался?», - вопрошает он недоуменно. Тут рядом мужики и бабы зашикали на него. А он свое гнет: « И это, правда, что от Антихриста все придумано? И потом будете делать с нами чего? Или жен наших обобществлять будете? Ходили и про это слухи. И он наш председатель-то прежний был Антихрист истинный. И утоп в пруду по этой причине».<BR> Я на заметку себе все разговоры с того дня взял. Изучал ошибки своего предшественника. Утонул он сам, так говорили, или в этом помогли ему- Бог теперь всему случившемуся судья. Я еще в президиуме тогда сам себе пообещал: если изберут председателем колхоза, то совет держать с народом мне надобно обязательно. Одного выслушал, другого, а уже потом и делай для себя из этого свой вывод. А проголосовали они за меня тогда с опаской и с большой неохотой. Это только через два года мне поверили.<BR>И я тогда понимал беспокойство моей жены Ириши, но знал из своего опыта, что из пушки по воробьям не стреляют, а в народ из нагана палить и того глупее. <BR>А сейчас имею право и похвастаться перед семьей своей, перед родней, перед гостями о том, что теперь председатель колхоза из меня вроде бы получается.<BR>Урожаи на полях хорошие, коров на фермах содержим уже более трехсот, в бригадах рабочих лошадей почти по сотне, конематок много с жеребятами. Одному крестьянину с таким скопищем скота никогда бы не справиться. <BR>А это же работа для наших людей постоянная, и прибыль большая для них, и для кассы колхозной. Богатеем , еще одну молотилку закупили, «Фордзоны» во всех четырех бригадах. Осип всем этим теперь не нахвалится. Советую ему недавно: «Осип Павлович, бери надел себе и «Фордзоны» бригадный в придачу да ступай опять в единоличники». Он то на меня глядит, то в землю , и молчит, но не обижается. В авторитете у нас, членом правления избран.<BR>Я с большим интересом тогда выслушал откровенную исповедь отца и гордился им перед своими сверстниками.<BR>А мама справа от отца сидела, тоже внимательно слушала его речь, поправляла его в чем-то, а где и напоминала. <BR>- Паша, расскажи, как я тебя просила в первую ночь в председательской избе спать ложиться с глухо закрытыми ставнями. </P> <P>- Да, мы же в его доме жить поселились, а в июне тогда жара стояла несусветная. Бывший председатель окна, говорили, ночью закрывал, за свое содеянное перед крестьянами, возможно, боялся, а мне бояться было еще нечего. И я решил во всем поступать, наоборот его действиям. То есть учесть все ошибки и самому не допускать их. Думаю, была, не была! Как говорится, «двум смертям не бывать, а одной не миновать». Вот с того дня многие тоже на ночь стали открывать свои окна.</P> <P><B>Арест, допросы</B></P> <P>Испуг, навеянный первыми годами коллективизации, у сельчан постепенно проходил. Но время еще было слишком тревожное и нестабильное. Вскоре отец с работы домой опять явился грознее тучи. Он долго ничего не говорил, но мама его как- то раскрутила, и он сообщил нам, что ночью Осипа Павловича из его собственного дома забрали милиционеры.<BR>- Они не сообщили об этом даже мне – понимаешь? – сердился он. - Утром собрались в правлении на наряд все как обычно, а только Осипа одного нет. Ждем его, мало ли причин бывает, ну запаздывает человек. Хотя с ним это случилось впервые.<BR>Посыльная к нему сбегала, а там жена и дети сидят перепуганные и плачут. У них в доме все вещи и бумаги разбросаны, искали чего-то. А потом слух прошел, что в сельском Совете при допросе следователь наганом угрожал ему и упрекал, что в начале коллективизации тот людей уговаривал в колхоз не вступать. <BR> Я к обеду пошел к председателю сельсовета Круглову, застал его одного, растерянный он сидел за рабочим столом. Он мне рассказывал удивительные вещи о троих ночных визитерах, как эта «тройка» и его тоже тут как какого-то саботажника Советской власти крутили, - продолжал рассказывать жене подробности ночного дела Павел Семенович.<BR>Круглов выглядел испуганным, и на предложение отца собирать народ по Осиповому вопросу, категорически отказался.<BR>- Ты с ума сошел, Павел Семенович! – в испуге воскликнул он.- Они, когда уже уезжать им, прямо мне сказали, что оргвыводы по мне они тоже сделают, мол, в Сибирь этапом следом за этими загреметь не хочешь, Илья Иванович?! Тогда не защищай бывших кулаков и подкулачников и впредь будь всегда с ними бдительным». <BR>Таким вот «макаром» председатель сельсоветский так на мое предложение среагировал, а я ему сказал, что если все мы будем так безмолвствовать, то они и нас всех по одному ночью повяжут и этапом, куда надо отправят.<BR>А я теперь сам всех своих колхозников соберу на общее колхозное собрание, и примем решение о послании ходатайства по Осипу. Они же весь цвет крестьянства сельского своими действиями выкорчевывают, лучших людей тогда они раскулачивали, удержался тогда Осип, а теперь увезли ночью крадучись, по волчьи.<BR>- Паша, дорогой наш заступник, - запричитала горестно моя мама,- чует мое сердце, добром и с ним все это не кончится, не ввязывайся и ты в это дело. А вдруг не пугали они и Круглова, а придут к нему ночью и заберут тоже<BR>Но отец не послушался тогда совету мамы, он колхозное собрание по бывшему единоличнику все же собрал, приняли решение они о послании районным властям прошение о принятии мер по освобождении Осипа. Из района вскоре приехала комиссия из райисполкома, разбирались по этому делу долго, вызывали в сельский Совет многих колхозников. Колхозников отпускали домой после допросов, а отца все время в сельской кутузке держали под охраной. Мы с мамой носили ему еду, он маму успокаивал, говорил, что скоро следователи с ним разберутся и домой отпустят.</P> <P><B>Ленинские ходоки</B><BR>Потом увезли и отца в район, колхозом теперь управлять стал Круглов Илья Иванович, а отца все про Осипа расспрашивали.<BR>Оказалось, что Осип еще в 1918 или в1919 году был среди ходоков в Смольном у Ленина, нашли в списках тех лет его фамилию. Теперь они допытывались от него, о чем говорил он тогда с Лениным. А отца следователь склоняет к тому, чтобы он написал им бумагу, которая бы характеризовала Осипа как вредителя колхозного строя и как подстрекателя склоняющего сельчан к борьбе против Советской власти.<BR>Говорили, что Осип при одном допросе набрался духу и смелости и ответил следователю смело на его домогательства примерно следующее: <BR>- Дык вы тут все от меня допытывались, мол, чего ды как было на приеме у нас там, а очень просто и хорошо вышло все потом. Замерзли мы все пока туда шли, помню, а у них в Смольном тоже холод и он тоже не в тепле сидел – то и все ходили там одетые. И жалко нас ему стало, он сказал солдату одному чего–то и нам он чаю горячего принес к нему же. И мы пили чай, без сахара правда, и с Лениным тут же разговаривали. О земле говорили, о земляках он спрашивал, интересовался губернией Симбирской все, он же наш, сам родом был из него. Интересовался поэтому, как живут тут крестьяне, то да се, мы же все пришельцы земляками были его. И он нас принял без очереди, считай.<BR>Но приветливые все солдаты были, в форме, вот, как и вы, некоторые, а про плохое говорить ему мы не посмели, хотя у нас и голод тут был, но он опередил сам нас своим разговором об этом и обещал все скоро исправить.<BR>А про колхозы он нам тогда ничего не говорил, не заикался про них. Землю обещал он крестьянам скоро выдать, а так же и кредиты на покупку лошадей и сельхозинвентаря разного. <BR>Это вот чего было, то было, разговаривали мы с Лениным тогда вот об этом. <BR>Это уже позднее отец мой в архивах прочитал протоколы его допросов. Он же и себя винил многие годы за то, что не защитил Осипа, трагически судьба сложилась у невинного человека.</P> <P><B>Стоять на своем!</B></P> <P>Следователь добивался от отца чистосердечного признания в том, что за Осипом он не раз замечал попытки вредительства колхозному строю.<BR>- Гражданин Лушников вам нет смысла противиться и укрывательством заниматься. Ну и отправят его на десяток лет в ссылку, не велика беда, не он первый. А то подведем мы его под вышку и без твоей помощи, - нагло уверял следователь. И он стал на глазах превращаться в хитрого лиса, подбирая еще более изощренные приемы дознания. Но отец решил стоять на своем до конца и говорить, что бригадиром Осип работал даже лучше, чем другие, а колхозу он делал только пользу.<BR>До самого февраля 1938 года следователь мутузил допросами нашего несгибаемого отца, пытаясь и ему за упрямство пятьдесят восьмую статью пришить «не важно с индексом 10, 11, или 13, лишь бы он долго парился на казенных нарах».<BR>Не разрешали Лушникову руководить колхозом, но подошло время отчетных собраний, нужно было решение принимать по колхозному председателю: либо оставлять его, либо избирать другого. В довоенные годы председателей чаще голосованием колхозники выбирали. И вот теперь мингулевские крестьяне настаивали на том, чтобы им опять возвратили старого председателя. В село все районное начальство приехало решать этот вопрос. Привезли туда и отца нашего в сопровождении участкового милиционера.<BR>Собрание получилось бурное и проходило почти три дня, около ста колхозников выступили за это время, и все отмечали его высокие производственные достижения, способность руководить и его человеческие качества.<BR>И сдались начальники райисполкомовские, председатель сам поднялся на колхозную трибуну и сказал: - «Согласные и мы с вами товарищи, но и работать впредь вы должны у себя на поле и ферме так же дружно и с огоньком таким же, как вы здесь выступали активно, и умело защищали колхозного лидера. Так и впредь держать, а в прокуратуре будут считать, что вы своего председателя колхоза берете себе на поруки. Мы и сами не сомневаемся, что Павел Семенович человек честный и работал все эти годы он честно в колхозе. Но ведь и следователи наши Советские тоже работают честно товарищи и оберегают наш покой и нашу социалистическую Родину от всяких происков врага. Нам надо всегда помнить о том, что враг внутренний опаснее врага внешнего и нам всем надо быть бдительными».<BR>И когда председатель сказал эти слова, то весь зал буквально взорвался дружными аплодисментами.<BR>После этого Павла Семеновича еще месяц держали под следствием, а потом был почти формально проведен суд, где его оправдали в связи с отсутствием состава преступления.<BR>На прощание следователь Рюмин как–то загадочно оговорился о судьбе Осипа Вострикова, его яко бы сама особая тройка судила, и он получил суровый приговор с отбыванием срока в особой зоне и без права переписки.<BR>Лушников понимал, что это значило для Осипа, а Рюмин при этом изучал его реакцию.</P> <P><B>Снова за работу<BR></B>Но для него жизнь продолжалась, и он торопился домой и на работу.<BR>- Да мать, а я то глупый думал, что отвоевался уже, когда мы победили контру белую в Питере в семнадцатом году, а потом тут в Поволжье, когда мы бело – чехов добивали.<BR>А оказывается и в мирное время нельзя расслабляться, правильно говорил у нас на корабле один матрос, что жизнь – это и есть та самая борьба, но подпольная.<BR>Это мать только начало чего в колхозе мы сделать успели. Вот бы еще кузницу успеть построить, кричать нам без кузницы, все ремонтные работы в колхозе на ней держатся. <BR>И он на первом же заседании решает вопрос по кузнице, по кузнецу и молотобойце. Этих умельцев он вскоре с мулловской фабрики большой зарплатой переманит. Там же у знакомого директора он и оборудование для кузницы по дешевке выкупит.<BR>А когда колхозная кузница заработала, председатель за старым кузнецом ученика своего закрепил, Колю Демкова, «способный к кузнечному делу он малый».<BR>До войны в колхозе у Лушникова все дела ладились исправно, годы выдавались все более благоприятные по погодным условиям для полеводства. <BR>Бывало, сидишь на лобогрейке и валок с лафеты такой вилами свалишь, что не каждая женщина его в два снопа захватит и кричит мне она вслед чтобы почаще я массу скидывал. Девушкам – то мы валушки маленькие скидывали, жалели своих невест. А раз урожаи на полях есть, то и корма для скота имеются, поголовье КРС увеличили, лошадей рабочих теперь на все виды работ хватало, конематок много в бригадных конюшнях, овец тысячи три теперь на овчарне. Крепчает экономика колхозная, и трудодень у колхозников по осени стал весомей, и крестьяне стали жить зажиточней.<BR>- И как я тогда понимал, по молодости может быть, но мне казалось, что мой отец делал все, чтобы сельчанам жилось хорошо и работалось легче, чем это было до колхозов. Об этом он всегда думал и не раз говорил он и нам об этом.</P> <P><B>Война, ранения, труд на благо Отчизны</B><BR>Но пришла война на нашу Советскую землю, не прошенная, страшная. Она и нарушила все планы идущей на улучшение мирной жизни. <BR>Прощай теперь родная деревня, прощай поле и прощайте наши невесты, война идет, а значит зачистят и наш год скоро на войну. Так мы уже поговаривали между собой зимой 1942 года. В феврале мне тоже повестку на фронт вручили, сравнялось мне совсем недавно семнадцать, мальчишка еще совсем зеленый. Отец меня в дорогу напутствовал: <BR>- Ну, сынок, теперь вспоминай все мои рассказы о том, как мы в революцию Советскую власть завоевывали, я же тогда такой же был, как сейчас ты. А тебе приходится защищать эту власть от фашистов. Береги себя для нас с матерью, но дерись смело, не посрами на фронте род наш и край наш Симбирский.<BR>Не буду рассказывать о войне, о ней и так много сказано, - говорил уже о себе Владимир Павлович Лушников, - но факт, что возвратился я с войны уже офицером – инвалидом Яшань. А это уже говорит о многом.<BR> В городе Дзержинске Горьковской области я в госпитали лечился, и как негодного к строевой службе меня выписали, и домой комиссовали. Потом до 1947 года я в домашних условиях подлечивал свои раны примочками бабушкиными, которые она настаивала из трав.<BR>Из газеты узнаю, что при наркомате текстильной промышленности курсы открываются, на заочное обучение туда поступаю. Я после учебы должен был по специальности работать, но тут узнаю о нефтегорских перспективах. Приехал семьей сюда, в районную «Сельхозтехнику» нормировщиком устроился, квартиру не сразу дали, в вагончике жил. Потом меня заведующим ремонтными мастерскими назначили, повысили так сказать, я же коммунистом со стажем уже был и образование техническое имел.<BR>А в перестроечное время как только в районе стали перетряхивать руководящий состав, меня на инвалидность отправили.<BR> От родительского дома не так далеко мы жили, но все же не вместе с родителями и поэтому по ним всегда скучали. Но в свободное от работы время ездили к ним в гости. Отец мной всегда гордился перед односельчанами, мол, офицер сын-то, мол, знай наших Лушниковых.<BR> А жизнь, в общем- то у нас уже проходит, но мы ее прожили вроде бы и не зря: повоевали, семьями обзавелись и успели немало поработать на благо людей и Отечества.</P> <br> • <a href='/litera/article17272.shtml?39836'>Отправить свой коментарий к материалу »</a><br> <br> • <a href='/meh/print.php?id=39836'>Версия для печати »</a><br><br> <div id='addcom'><h2>Комментарии:</h2></div> </div> <div class='ender'> </div> [an error occurred while processing this directive]