Секретный марафон – полвека в контрразведке (Глава ХII) : [an error occurred while processing this directive] <div id=page> <h1><a href='/litera/public/index.shtml'>Публицистика</a> » <a href='/litera/public/36850/index.shtml'>Сергей Хумарьян</a></h1> <img id='mainimg' src="/files1/41011/1.jpg" width="145" height="113" alt="Секретный марафон – полвека в контрразведке (Глава ХII)"></a> <span class="date"><span>11 марта 2009 10:13</span></span> <h3><i>Автор:</i> Сергей Хумарьян (г. Самара)</h3> <h2>Секретный марафон – полвека в контрразведке (Глава ХII)</h2> <P><B>Две линии</B></P> <P>Я уже коротко говорил о них, об этих линиях – основных направлениях оперативной деятельности органов госбезопасности в мою бытность: второй – контрразведывательной (борьба с подрывной деятельностью иностранных разведок) и пятой – идеологической (борьба с антисоветской деятельностью и идеологическими диверсиями противника). Почему я вновь возвращаюсь к ним? Казалось бы, при строгом разграничении функциональных обязанностей и значимости этих подразделений все-таки приоритетной задачей органов КГБ являлась борьба с иностранной разведкой.</P> <P>Это было ясно и по самой структуре нашего центрального аппарата: разведка и контрразведка возглавлялись Первым и Вторым Главными управлениями, а идеология – просто пятым управлением. Однако с некоторых пор, а если говорить точнее, с 1967 года, когда образовалась в новом виде «пятая линия», стали проявляться, на мой взгляд, странные тенденции, во всяком случае, в нашем управлении. Вместе с новой линией появились, как я уже говорил, и новые люди – партийные работники, направленные к нам в порядке «укрепления». Комитет госбезопасности и его подразделения на местах всегда были подконтрольны партийным органам, которые хотя и не вмешивались в оперативную работу, но постоянно были «в курсе дела» и внимательно следили за расстановкой кадров. В поведении некоторых высоких партийных начальников, которые внешне уважительно относились к нам, проскальзывала некая покровительственно-руководящая нотка, эдакая снисходительность к «мальчикам из Комитета». Поэтому и люди, пришедшие к нам из партаппарата, полагая, что «партия всему голова», решили, что порученная им работа в органах КГБ по пятой линии должна быть самой главной. Случилось это не сразу, не в одночасье, а постепенно и, вместе с тем, основательно. А через несколько лет в нашем управлении это положение стало доминирующим. Следует также сказать, что с приходом к нам некоторых «людей от партии» в наши органы была привнесена несвойственная нам, как мне кажется, обстановка ненужной состязательности, «соревнования» и сопоставления так называемых «показателей». Одно дело выявить, доказать и привлечь к ответственности или профилактировать человека или группу лиц, занимающихся антиконституционной, то есть антисоветской, деятельностью, что само по себе тоже непросто, но совсем другое – разоблачить действующего агента иностранной разведки, выявить конкретные разведустремления спецслужб или завербовать ценного агента из числа иностранцев. И в том, и в другом случае существует отчетность, свои позиции, и понятно, что результаты работы второй и пятой линий нельзя было сравнивать. Формальные показатели в цифровом выражении у пятого отдела выглядели более внушительно, чем скромные единички, а то и просто прочерки в приложениях к отчетам второй линии. Как не пытались мы убеждать, что наша единичка, например, означает приобретение иностранного источника информации, или, скажем, выявление развединтереса к нашей оборонке, и что она, эта «единица», никак не сопоставима даже с десятком профилактированных антисоветчиков, все равно получалось, что лучше работают они. Это порождало порой нездоровую обстановку в коллективах отделов, комплексы превосходства одних над другими, «передовых» и «отстающих». И все понимали: надо показать «плодотворное партийное влияние» на результаты работы органов КГБ. Особенно укрепились позиции пятого отдела после выдвижения его начальника Н.Е. Попкова на должность заместителя начальника УКГБ – куратора этой линии работы. Одновременно выдвинулся и его «товарищ по партии» А.П. Попов, ставший из помощников начальника управления его заместителем по кадрам. </P> <P>Хочу сразу сказать, что оба эти товарища заслуживали всяческого уважения: трудовая довоенная жизнь, война, фронт, солидный опыт организационно-партийной работы, хороший общеобразовательный уровень, интеллект… При этом нужно отметить, что межличностные отношения на уровне руководителей управления – отделов внешне выглядели прекрасно. Но стоило только начать какое-нибудь совещание или подготовить отчет, дать информацию в Москву, словом, подвести итоги, как тут же получалось, что «итоги подвели нас», то есть второй отдел. Об этом я открыто говорил и руководству управления, и коллегам на отчетных совещаниях, и проверяющим нас комиссиям из центра. Все соглашались со мной, даже сочувствовали, но все оставалось по-прежнему. Видимо, это была линия не просто «пятая», а всеобщая… </P> <P>Сменивший И.П. Кинарова, новый начальник УКГБ Василий Сергеевич Гузик, тоже был личностью неординарной. Выходец из рабочей среды, он прошел путь от оперуполномоченного до начальника управления. Его практическая работа в основном проходила по второй линии. Он обладал хорошими оперативными навыками и опытом работы по иностранцам и защите государственных секретов. По приезде в Куйбышев из Сочи, где ему приходилось заниматься не только сложной оперативной работой, но и обеспечением безопасности часто гостивших на курорте членов Политбюро ЦК КПСС, Василий Сергеевич основное внимание уделял установлению хороших отношений с местными партийными органами. Активно ему помогали в этом Попков и Попов. Конечно, нормальные отношения с обкомом – горкомом были необходимы, но, по-моему, не настолько, чтобы работу по двум основным оперативным направлениям целиком переложить на своих заместителей, а самому быть «сверху» и «погонять» кого надо. А «гонять», следует сказать, он умел, и часто на высоких тонах, доставалось же, в основном, нам с В.Н. Тимониным. Как я уже говорил, именно Тимонин поставил на «оперативные ноги» Попкова, помог освоиться на новом месте, приобщил к азам чекистской деятельности. По опыту своей работы Владимир Никитович настоящий контрразведчик, прошедший хорошую школу периферийного опера в различных районах нашей области, где начал работать в 1945 году, демобилизовавшись из армии после фронтового ранения. До перехода на пятую линию он возглавлял у нас, во втором отделе, розыскное отделение и после таких асов оперативного розыска, как А.П. Грачев и М.Д. Наконечный, не посрамил чести этого боевого подразделения. На его личном счету немало разысканных и осужденных немецко-фашистских карателей, полицаев, пособников, агентов гестапо. </P> <P>Кстати, в это время начальником второго отдела работал мой предшественник – Иван Васильевич Серпокрылов, тоже из комсомольско-партийного аппарата, но более раннего призыва, успевший поработать на Дальнем Востоке. Но это был отличный оперативный работник. Формально не имея высшего образования, он обладал хорошей эрудицией, аналитическим складом ума, писал и говорил очень грамотно. К сожалению, при всех своих достоинствах он не был лишен некоторых недостатков, свойственных людям. Вот уж кто «искрил» при контактах с новым заместителем начальника УКГБ! Впрочем, не без взаимности. </P> <P>У нас с Тимониным всегда были хорошие отношения, мы с ним никогда ничего, как говорится, не делили, уважали и ценили работу друг друга, но когда дело касалось оценки конечных результатов работы отделов, каждый стоял «за своих» до конца. Гузиковские «нагоняи», иногда и по делу, мы сносили стойко, хотя по отношению к Владимиру Никитовичу они звучали как-то более «смикшированно», так как по ходу «мягко амортизировались» его куратором Попковым. А с мнением последнего Гузик очень считался. </P> <P>Однако не все выглядело столь мрачно, как может показаться читателю в таком концентрированном изложении. В предыдущих главах внимательный читатель мог обнаружить несколько эпизодов о работе самарской контрразведки и убедиться: результаты были, и порой о нас говорили даже на всесоюзном уровне. Но цель моих воспоминаний не в самоотчете о «проделанной работе». Просто хочу сказать, что наше поколение чекистов-контрразведчиков свой хлеб ело не даром. Именно в годы наиболее активных агентурно-разведывательных устремлений зарубежных спецслужб (1961–1991 годы) к самарскому авиационно-космическому комплексу областное управление КГБ, руководимое генералами И.П. Кинаровым, В.С. Гузиком и А.Н. Егоровым, сумело эффективно противодействовать иностранным разведкам, придав деятельности своей контрразведывательной службы активный наступательный характер. Эта работа неоднократно отмечалась высокими государственными наградами. </P> <P>Тем не менее, «противостояние» двух основных оперативных линий, хоть и местного характера и по своему содержанию не антагонистическое, имело место. Проявилось это и в ходе работы по делу «Взрывники», к которому были подключены все без исключения оперативные подразделения УКГБ, включая периферию. </P> <P>В ночь с 4 на 5 ноября 1978 года из управления КГБ по Куйбышевской области по правительственной связи «ВЧ» в Москву, в КГБ СССР, ушло первое короткое сообщение примерно следующего содержания: «…ночью совершен взрыв большой силы у бронзового бюста Устинова на одной из площадей г. Куйбышева, нанесены серьезные повреждения постаменту…» </P> <P>В последовавшей вслед подробной шифртелеграмме докладывалось, что совершена попытка взрыва установленного на Самарской площади города бюста дважды Героя Социалистического Труда, министра обороны, маршала Советского Союза, члена политбюро ЦК КПСС Д. Ф. Устинова (по существующему тогда положению, такие бюсты устанавливались на родине Героев). Однако самодельным взрывным устройством, смонтированным в металлической лабораторной колбе, был поврежден только гранитный постамент бюста, жертв нет. Далее излагались версии этого преступления и содержание необходимых оперативно-розыскных мер. </P> <P>По соответствующей статье действовавшего тогда Уголовного кодекса, расследование этого преступления входило в компетенцию пятого отдела. Однако, как я уже говорил, были мобилизованы все и вся. Наш именитый земляк Д.Ф. Устинов был тогда жив, и дело немедленно было взято на особый контроль не только в КГБ СССР (на уровне самого председателя и его заместителей), но и в Административном отделе ЦК КПСС – фактическом руководителе всех силовых структур страны. На практике это выражалось ежедневными звонками, телеграммами, запросами от руководителей различного ранга этих контролирующих нас структур, ну и, естественно, из местного обкома партии. Можно себе представить состояние руководящего и оперативного состава всего нашего управления, когда ежедневно по два и более часа мы докладывали на оперативках начальнику управления, что сделано для поимки преступников. Доклады требовались конкретные: как и кем обрабатывались выдвинутые версии, какие получены материалы, что будет сделано на следующий день… Обстановка была чрезвычайно нервная и напряженная, все остальные дела были отложены, и жестко требовалось только одно – «найти»! </P> <P>Не буду описывать всех перипетий этого дела, всеобщей суматохи, нервотрепки и окриков начальства. По основной версии, надо было все-таки найти аналог этой самой злосчастной лабораторной колбы. Начальники и их подчиненные, ответственные за этот участок отработки версии, докладывали генералу В.С. Гузику, сколько осмотрено и обследовано в городе и области лабораторий всех (подчеркиваю – всех) школ, ВУЗов, научно-исследовательских институтов и учреждений, промышленных, химических и сельхозпредприятий, больниц, поликлиник, медпунктов, мастерских… Все было безрезультатно, время шло, обстановка накалялась и становилась очень похожей (но не смешной) на ситуацию из александровской кинокомедии «Волга-Волга», когда всем миром искали «Дуню-композитора» и тащили всех «дунь», больших и малых, старых и молодых… </P> <P>У работника моего отдела Бориса Алексеевича Козловского были некоторые оперативные возможности в ВУЗах города, где имелись так называемые «закрытые» кафедры, и я поручил ему на всякий случай продублировать поиск колбы в уже проверенных лабораториях политехнического института. А надо сказать, что Боря Козловский был из числа тех, кого называют «бедолагами», – ну ни в чем ему не везло, вечно он оказывался в каких-то неприятных ситуациях: то опоздает куда-то, то что-то перепутает – и все зачастую из-за обычного человеческого невезения. По этому оперативный «рейтинг» Бориса у начальства был «не очень», хотя сам по себе он был человек добрый, дружелюбный и хороший товарищ. И что интересно, пел он, и неплохо, как свой знаменитый тезка, тоже тенором. Во второй половине того же дня, когда ему было дано поручение, мне напрямую из города звонит Козловский и взволнованным тенором докладывает: «Есть!» «Что есть?» – спрашиваю я и слышу в ответ: «Есть колба, та самая, ну совершенно точная…» (у всего оперативного состава имелся цветной фотоснимок колбы). Через несколько минут, примчавшись в управление, счастливый Борис Алексеевич ставит мне на стол эту самую колбу, точно такую, как на фотографии, и которую мы все безнадежно ищем уже третий месяц. Докладывает, что обнаружил ее в первой же обследованной лаборатории политехнического института, и что не была она запрятана нигде, а открыто, можно сказать, нахально красовалась на рабочем лабораторном столе. </P> <P>Все дальнейшее было, как говорится, делом техники. Уже на следующий день сотрудники пятого отдела установили подозреваемых изготовителей взрывного устройства и исполнителей теракта – А.С. Калишина, инженера политехнического института, и И.Н. Извекова, бывшего студента (к этому времени он проходил службу в рядах Советской Армии). </P> <P>Большая группа руководящего и оперативного состава нашего управления была поощрена Центром и отмечена приказом начальника УКГБ, а старший следователь по особо важным делам И.Г. Щербаков удостоен звания «Почетный сотрудник госбезопасности». Проведенный управлением в сжатые сроки громадный объем оперативно-розыскной и следственной работы был по достоинству оценен во всесоюзном обзоре Пятого управления КГБ СССР. </P> <P>В завершение этой истории скажу только, что оперработнику Борису Алексеевичу Козловскому, практически первому обнаружившему аналог колбы и единственному из второго отдела, была выписана Почетная грамота местного значения, но вручена почему-то значительно позже… Но это не омрачало его радости – хоть раз в жизни повезло! </P> <P>Подробно о деле «Взрывники» рассказываю впервые, так как не считал и не считаю сейчас нужным что-то оспаривать и делить в нашем общем деле. Но это – правда, и пусть Володя Тимонин не обижается. Я всегда уважал и уважаю его как товарища. </P> <P>Кстати, именно В.Н. Тимонину есть что рассказать об организации охранных мероприятий во время пребывания в нашей области тогдашних руководителей страны. И если кто-то со стороны думает, что это простое и, может быть, приятное занятие, тот очень заблуждается. Я сам много раз бывал «задействован» в таких делах, но отвечал только за какой-то конкретный участок или мероприятие, и хорошо знаю, что это такое, каковы объемы работы и мера ответственности. Приезжали к нам по делам и на отдых высокие гости, особо охраняемые члены политбюро ЦК КПСС и даже самые первые лица, и всегда, в любое время суток, недалеко от них в группе сопровождения – В.Н. Тимонин. Так что для него это не были «прогулки при луне»… Так же, как и для ветеранов наших отделов Ю. Бабкова, В. Чернышева, Н. Меркушева, А. Козлова, Ю. Осипова, В. Стрельцова, А. Григорьева, Д. Авилова и многих других моих товарищей. </P> <P>На моей памяти было еще одно крупное дело с окраской «терроризм», но уже по второй линии, возникшее в 1982 году, – «Капкан». По объему проделанной работы, напряженности и контролю со стороны КГБ СССР и ЦК КПСС, оно было не меньше, если не больше, дела «Взрывники». В Москве, во время пребывания в командировке, в результате террористического акта был убит Игорь Александрович Бережной – генеральный конструктор ККБАС (Куйбышевского конструкторского бюро автоматических систем – особо режимного предприятия минавиапрома СССР). То, что это теракт, сомнений не было – Бережного убили с применением хитроумного взрывного устройства. Над раскрытием преступления работало все управление. Для координации и практической организации работы всех привлеченных служб создали специальный штаб во главе с заместителем начальника УКГБ Константином Николаевичем Потаповым – опытным чекистом. Дело, естественно, было на контроле «в самых верхах», и Константину Николаевичу приходилось ежемесячно отчитываться и получать ЦУ (ценные указания) в Москве. Нервотрепки, суматохи и бессонных ночей было много. Не стану пересказывать содержания всех материалов и отработанных версий по делу, состоящему из 20 с лишним томов. Был найден и привлечен к ответственности человек, передавший для Бережного закамуфлированное взрывное устройство. Но вся эта многотрудная работа не привела нас к конечному результату – заказчик террористического акта не был установлен. Одно было для нас совершенно ясно – убийство И.А. Бережного не является политической акцией и никак не связано с деятельностью иностранных спецслужб. Поскольку версия по линии госбезопасности не нашла своего подтверждения, а после ареста предполагаемого исполнителя убийства вся розыскная работа переместилась в Москву, следственное дело «Капкан» было затребовано столичной прокуратурой для дальнейшего производства. </P> <P>Так для нас закончилось это дело. В Москве следствие велось еще несколько лет и, по дошедшим до нас слухам, «уперлось» в какие-то финансово-промышленные структуры, имевшие связи с тогдашним министерством авиационной промышленности СССР и в правительственных верхах. </P> <P>Для оперативного состава нашего управления, в особенности для работников промышленной контрразведки, входившей тогда в мой отдел, многомесячная работа по «Капкану» явилась трудной, но хорошей профессиональной школой розыскной, оперативно-технической и следственной работы. Много личного труда вложено в это дело почетным сотрудником госбезопасности, ветераном-фронтовиком К.Н. Потаповым, человеком исключительной работоспособности и редкой скромности. Слаженно и безотказно (как и сотрудники нашего отдела А.Ф. Пастушкин и Ю.Ф. Грушин), зачастую круглосуточно, работали серьез- но помогавшие нам подразделения УКГБ, возглавляемые В.Я. Стрельцовым, В.В. Чвановым и В.Е. Грязновым – оперативно-техническое, оперативно-поисковое и следственное. </P> <P>И еще хотелось бы упомянуть об одном деле, которое вел второй отдел, и которое прошло тихо и скромно, безо всякой помпы, но, как мне представляется, являлось значимым показателем нашей оперативной работы. Об этом деле, деле немецкого пособника и карателя Степана Сахно, в последние годы дано много интервью и снято несколько телесюжетов. И о том, как он встал на путь измены Родине в годы Великой Отечественной войны, и как пошел в услужение к немецким оккупантам, и как принимал непосредственное участие в чудовищной карательной акции по уничтожению белорусской деревни Хатынь и всех ее жителей. Есть этот эпизод и в моей предыдущей книге – как эхо прошедшей войны, как страшный отголосок и напоминание о фашизме, спустя 30 с лишним лет после преступления. Но очень мало говорилось вот о чем: более двух лет старший оперуполномоченный, а затем начальник розыскного отделения моего отдела Леонид Георгиевич Колмаков вел тяжелый психологический поединок с преступником. Это сейчас легко говорится: «разыскали», «разоблачили», «осудили». </P> <P>Надо было иметь и ныне присущий Л.Г. Колмакову «настырный», в хорошем смысле, характер, чтобы найти на одном из оборонных заводов «мирного» мастера, повести с ним изнурительный оперативный диалог, распознать все его уловки и ухищрения, довести до глубокого осознания своей вины, явки с повинной и дачи признательных показаний. Что и спасло, в конечном счете, преступнику жизнь. Его подельники, как и он обливавшие бензином и поджигавшие заколоченные избы и амбары с женщинами, детьми и стариками, как и он, Сахно, стоявшие в оцеплении и строчившие из автоматов по вырвавшимся из огня обезумевшим людям, – получили сполна: высшую меру наказания, расстрел. И не было у нас, как и у чекистов белорусского Гомеля, активно помогавших нам, никаких сомнений в правомерности возмездия. Как не могло быть и речи о моратории на смертную казнь, не говоря уже об амнистиях или помилованиях преступников… </P> <P>Что же касается этих самых «линий», которым посвящена эта глава, то почти за 90 лет они много раз сливались, разъединялись, вновь сходились, при том что борьба с агентурой иностранных разведок всегда оставалась главной задачей органов государственной безопасности. </P> <P>В середине 1980-х годов оперативное обслуживание объектов промышленности, транспорта и связи организационно выделилось из второго отдела в самостоятельные подразделения – шестой и четвертый отделы. Через несколько лет они вновь слились в единое целое подразделение – службу, но уже без второй линии. </P> <P>В 1960–1980-е годы мне довелось работать с чекистами-транспортниками В.М. Брюхановым, С.А. Садововым, В.М. Олейником, которые служили еще с моим отцом… Они участники Великой Отечественной, фронтовики и хорошие профессионалы. Среди моих сослуживцев есть товарищи, отцы которых работали в нашей системе до меня, а некоторые и со мной. К людям, выбравшим профессию отцов и достойно продолжающим их дело независимо от сферы деятельности, я всегда отношусь с уважением. В нашем управлении свыше 30 сотрудников – «потомственные чекисты». По сей день мы общаемся, и у нас добрые отношения со Станиславом Немковым, Валерием Колупаевым, Владиславом Левковым, Евгением Григорьевым, Александром Григорьевым, Дамиром Бекмаматовым, Андреем Мурзинцевым, Максимом Денисовым… Так передается эстафета поколений в нашем общем марафоне. </P> <P>Должен вспомнить и поблагодарить моих заместителей, работавших со мною в разные годы. Все они без исключения – отличные контрразведчики, профессионалы, неравнодушные и преданные делу, помогавшие с полной отдачей сил, никогда не подводившие меня. Я тоже старался их не подводить: Б.П. Фролова, В.В. Чванова, В.Д. Меденцева, Е.М. Григорьева, В.П. Олейниченко, В.А. Давыдова. </P> <P>В последние годы моей службы проводилось одно из активных мероприятий совместно с контрразведывательным главком КГБ СССР. Использовались в нем наши оперативные возможности, а санкционировано оно было руководством комитета. Предполагалось, что проникновение в одну из западных спецслужб будет «подкреплено» важной закрытой информацией на базе самарской «оборонки». Дело успешно продвигалось, «приманкой» заинтересовались и «клюнули» на нее. Но внезапно все забуксовало и интерес со стороны «клиента» пропал. Признаков расшифровки или предательства в нашей системе не было. Но факт оставался фактом: практически завербовав нашего человека, спецслужба внезапно потеряла всякий интерес к «предлагаемой» теме. Долго рассказывать, но вывод оказался простым: спецслужба уже получила нужную ей информацию помимо нас по другому каналу. Какому, когда и как? Догадаться нетрудно. <B>В стране начался процесс приватизации, в том числе военно-промышленного комплекса, под контролем иностранных спецслужб. На этот счет существует множество документальных подтверждений, опубликованных в средствах массовой информации. Вот одно из них: «По заключению комиссии Госдумы, вся приватизация в России проведена под непосредственным руководством зарубежных спецслужб. В 1992 году в Россию прибыло более 200 иностранных консультантов, среди которых… (далее следуют фамилии кадровых сотрудников ЦРУ и военной разведки США). </B></P> <P><B>В экспертную комиссию Госкомимущества (ГКИ РФ), рассматривавшей все проекты указов президента и правительства РФ по вопросам приватизации, были назначены советники по приватизации оборонной промышленности России Джонатан Хей – кадровый сотрудник ЦРУ – и военный разведчик Аккерман…» (Б. Михайлов, «Завтра». № 25, июнь <ST: w:st="on" ProductID="2005 г" metricconverter>2005 г</ST:>.). </B></P> <P><B>А вот что говорилось в опубликованном совместном документе российских спецслужб в августе 1994 года: «Приватизация предприятий военно-промышленного комплекса привела к массовой утечке новейших технологий уникальных научно-технических достижений практически даром на Запад. В целом Запад приобрел в России столь большой объем новых технологий, что НАТО учредило для их обработки специальную программу». </B></P> <P><B>Об утечке информации «сверху» пришлось убедиться еще на одном примере, когда в 1991 году мы выдворяли из Куйбышева двух военных разведчиков из атташата французского посольства. Второй отдел нашего управления совместно с военными контрразведчиками провел задержание иностранцев в момент негласного фотографирования ими территорий нескольких воинских частей в одном из районов города. Никто из нас тогда еще не знал, что эти военные объекты были предназначены для дислокации выводимых в спешном порядке советских воинских частей из Германской Демократической Республики. Знали об этом в то время только в Москве… </B></P> <P><B>Дальше – больше… Появился ряд «закрытых» указов президента Ельцина о помиловании или амнистировании арестованных или осужденных в СССР агентов американской разведки Хохлова, Чернова, Южина, Поташова, много лет сотрудничавших с ЦРУ США и передавших американцам большой объем совершенно секретной военно-политической информации. </B></P> <P><B>…Весной 1992 года в Москве работала группа ветеранов ЦРУ США, которой был открыт доступ в архивы ЦК КПСС, в том числе и по вопросам внешней разведки. Я живо представил себе, возможно ли было, чтобы группа наших ветеранов (вот бы и мне с ними!) копалась в архивах ЦРУ… </B></P> <P><B>Примерно в это же время в Москве проходило всероссийское совещание руководителей органов безопасности, на котором выступил и «дал установку» сам Ельцин. Она, эта установка, была чрезвычайно лаконична и проста: всемерно защищать интересы… бизнеса и частной собственности. Разве этому присягали мы и поколение наших отцов и дедов, победившее фашизм? </B></P> <P>С некоторых пор, по достижении предельного возраста, я исподволь сам себя готовил к выходу в отставку. При всем понимании неизбежности этой процедуры, все-таки, как говорится, щемило… Как ни странно, но расстроившая меня (и не только) ельцинская «установка» вдруг успокоила – действительно, надо уходить, пора и честь знать… </P> <P>Несмотря на психологическую «самоподготовку», покидать управление не хотелось – в его стенах оставалась вся моя трудовая биография. Оставались люди и память о тех, кого уже нет. </P> <P>Начальником УКГБ, с которым я проработал последние перед отставкой годы, был Арнольд Никифорович Егоров. Свою дистанцию он прошел от рядового опера до генерала, почетного чекиста. Среди его наград есть боевой орден за успешную работу против одной из западных спецслужб. В отставку его отправили при смене власти в стране в 1991 году. </P> <P>Я ушел в следующем году – при В.Ю. Большакове, которого через некоторое время перевели с повышением в Москву. Его преемник В.И. Колупаев пригласил меня на работу в управление в качестве консультанта и руководителя музея истории УФСБ. Оба они, Большаков и Колупаев, выходцы из тольяттинского отдела УКГБ и пришли в органы, когда отделом руководил В.Е. Кожемякин, а областной контрразведкой я. В.И. Колупаева сменил В.В. Евтушенко, а сейчас УФСБ по Самарской области возглавляет генерал-лейтенант Юрий Александрович Рожин – за время моей работы десятый начальник самарской госбезопасности, чекист с боевой биографией. </P> <P>Эти три генерала – люди совершенно разные как по характеру, так и по оперативной биографии. С начальниками управления я теперь общаюсь в основном по вопросам накопления и разработки рассекреченных документов, оперативной подготовки молодых сотрудников с использованием фондов музея, публикаций в средствах массовой информации исторически объективных материалов об органах ВЧК–ФСБ. Но всех их объединяет не только решение задач государственной безопасности, но и одинаковое понимание значения профессиональной подготовки, патриотического воспитания кадров и оперативного прогнозирования с учетом исторического прошлого. Хотя каждый из них в свое время работал на разных оперативных линиях. Сейчас все наши линии сошлись на одном – борьбе с терроризмом, в том числе и международным. Общеизвестно и документально подтверждено, что это чрезвычайно агрессивное и опасное явление поддерживается и финансируется при содействии некоторых западных спецслужб. Приведу два любопытных документальных примера. </P> <P>Москва, 9 мая 1945 года, день Победы. Из окна посольства США советник Дж. Кеннан наблюдал, как даже незнакомые люди на улице поздравляют друг друга, обнимаются, смеются и плачут… А затем дипломат произнес следующее: «Ликуют… Они думают, что война кончилась. А она только начинается». И только через шесть лет, в 1951 году, этот господин раскрыл смысл своих слов – ликвидация советской власти, образование капиталистической, либерально-демократической России, расчленение Советского Союза, в первую очередь путем отторжения Прибалтики и Украины, подрыв союза СССР со странами Восточной Европы… («Очерки истории Российской внешней разведки», том 5, стр. 27, 321). Таким образом, в 1951 году американские намерения по своим стратегическим целям полностью совпали с гитлеровским планом «Барбаросса» 1941 года. А реализовались эти совпавшие намерения в 1991-м. О немецких планах в точно такой же формулировке в мае 1941 года, за месяц до начала Великой Отечественной, докладывала в Москву лондонская резидентура советской внешней разведки. </P> <P>3 июля 1979 года, то есть за полгода до введения в Афганистан ограниченного воинского контингента Советской армии, президент США Джимми Картер (впоследствии лауреат Нобелевской премии мира!) по совету своего помощника по вопросам национальной безопасности Збигнева Бжезинского подписал секретную директиву о выделении 500 миллионов долларов на «создание международной террористической сети, которая должна распространять исламский фундаментализм в Средней Азии и дестабилизировать таким образом Советский Союз». На этой основе ЦРУ, получив дополнительно 4 миллиарда долларов, приступило к осуществлению своей операции «Циклон» – подпитке и финансированию моджахедов, внедрению на территории Афганистана движения «Талибан» и отрядов террористической «Аль-Каиды», возглавляемой Усамой Бен Ладеном. («Новости разведки и контрразведки». №11–12 (216). 2006). </P> <P>«И вновь продолжается бой» для современной контрразведки с двуединой задачей: пресечение на территории России подрывной деятельности иностранных разведок, в том числе в форме терроризма. </P> <P>Вот как выглядит иерархическая структура международного терроризма по авторитетному мнению Л. Ивашова – вице-президента Академии геополитических проблем, генерал-полковника, в недалеком прошлом – одного из руководящих работников Генерального штаба Минобороны РФ: </P> <P>«Низшая ступень – боевые диверсионные акции. Наиболее известный и беспокоящий вид террора. </P> <P>Средняя ступень – финансовый, экономический, политический террор. </P> <P>Высшая ступень – информационно-психологический терроризм как средство разрушения традиционных духовных, культурных ценностей, образа жизни, общественной морали, национального сознания, основ государственного строя, политической системы, принципов экономической деятельности. </P> <P>В союзе с диверсионно-боевым терроризмом он превращается в грозное оружие массового уничтожения, пострашнее ядерного. Сегодня Россия в полной мере ощущает это на себе». </P> <P>Работы, как видите, прибавилось, и не только для российских спецслужб… В части, касающейся органов безопасности России, есть основания надеяться на успех, так как эту работу ведут, в том числе и в Самарском УФСБ, обновленные кадры руководителей и оперативников, обладающие практикой противодействия иностранным разведкам и боевым опытом борьбы с терроризмом, прошедшие «Афган» и другие «горячие точки». </P> <P>Придет свой черед и об этих людях, их делах и о непростом времени подлинного служения своей стране расскажут уже другие авторы. А суть нашего служения состоит из трех основополагающих понятий: «Отечество. Доблесть. Честь» – таков девиз офицерского корпуса России. </P> <P><B>Я не хочу выстраивать в один ряд все события последних двух десятков лет в России, давать оценки и делать глубокомысленные выводы, но то, что я прочитал сравнительно недавно, и что, не скрою, поразило меня, заставило многое пересмотреть в нашем недалеком прошлом. Книга называется «Вымысел исключен. Записки начальника нелегальной разведки КГБ СССР». Ее автор генерал-майор Ю.И. Дроздов. У меня нет никаких оснований не верить этому человеку, заслуги которого перед страной оценены многократно и по достоинству. Вот выдержка из книги, относящаяся к постсоветской истории: «Американские разведчики сами говорили нам в пылу откровенности: «Вы хорошие парни, ребята! Мы знаем, что у вас были успехи, которыми вы имеете право гордиться. Но придет время, и вы ахнете (если это будет рассекречено), какую агентуру имели ЦРУ и госдепартамент у вас наверху». </B></P> <P>С автором этих строк я лично не знаком, но по долгу службы в течение многих лет имел дело с возглавляемым им подразделением Первого Главка КГБ СССР (внешняя разведка). Специальная группа моего отдела (как бы «линия в линии») на постоянной основе выполняла конкретные поручения Управления «С» ПГУ КГБ СССР. В разные годы ее вели опытные контрразведчики, но в мою бытность наиболее успешно работали ее первый и последний руководители, ныне полковники в отставке, Николай Константинович Марков и Георгий Дмитриевич Тищенко, почетный сотрудник СВР России. Вот на этом я и закончу главу «о двух линиях».</P> <P>(Продолжение следует)</P> <P><IMG alt="" hspace=0 src="/files1/41011/2.jpg" border=0></P> <br> • <a href='/litera/article17272.shtml?41011'>Отправить свой коментарий к материалу »</a><br> <br> • <a href='/meh/print.php?id=41011'>Версия для печати »</a><br><br> <div id='addcom'><h2>Комментарии:</h2></div> </div> <div class='ender'> </div> [an error occurred while processing this directive]