« Я помню, как с мамой шла по этой дороге…» : [an error occurred while processing this directive] <div id=page> <h1><a href='/litera/public/index.shtml'>Публицистика</a> » <a href='/litera/public/berdnikova/index.shtml'>Антонида Бердникова</a></h1> <img id='mainimg' src="/files/26005/foto145.jpg" width="145" height="113" alt="« Я помню, как с мамой шла по этой дороге…»"></a> <span class="date"><span>30 мая 2008 13:58</span></span> <h3><i>Автор:</i> Антонида Бердникова (г. Нефтегорск Самарской области)</h3> <h2>« Я помню, как с мамой шла по этой дороге…»</h2> <P>Когда она родилась, юная мама Елена, вспомнив героиню любимой книжки «Четвертая высота», посвященную Гуле Королевой, нарекла доченьку этим ласковым, как голубиное воркование, именем. По крайней мере, мне бы хотелось так думать. Воспитывалась Елена со старшей сестрой Ириной в детском доме, и воспитательницы, наверное, читали детям о подвиге этой юной советской патриотки. Но, может быть, все складывалось более прозаически…</P> <P>Отца у крохотной Гули не было. Вернее, он где-то существовал, но за пределами зыбких границ ее младенческой жизни. И вот однажды, когда девочка уже крепенько держалась на ногах, появился папка. Откуда ей было знать, что родненьким этот незнакомец станет не сразу. А пока, пока она изредка видела, как в их тесную однокомнатную квартирку приходил с мамой человек, который вполне мог быть и ее отцом. В такие минуты мама звонко смеялась, была веселой, озорной и немного бесшабашной.</P> <P>Но были дни, когда она на всю ночь уходила из дома, а Гуля оставалась одна-одинешенька. Что делал этот ребенок в пустой квартире, - одному Богу известно. Как она сумерничала, примостясь у окна, в ожидании мамочки. Как шарила по столешнице в поисках корочки хлеба. Как сжималась от страха, пугаясь шорохов и скрипов в соседней квартире, в подъезде, на улице…</P> <P>С тех пор прошло более восьми лет, и вряд ли Гуля, воспитанница детского дома, может ясно припомнить давние кошмары одиночества. Хотя, как сказать. Детская психика – тайна за семью печатями.<BR>… В доме Марии Егоровны был траур. Поминали близкую родственницу, и сын Володька, уставший от забот и суеты, в конце трапезы попросил у матери собрать немного пирогов, наложить в миску каши. <BR>- Для кого? - спросила измотанная вконец хозяйка дома. <BR>- Для Гули, - ответил сын и виновато опустил голову. <BR>- Для какой такой Гули?- предчувствуя беду, приглушенно воскликнула Мария Егоровна. </P> <P>- У моей Ленки, оказывается, дочка есть. Маленькая. Это для нее гостинчик. Мы к ней сейчас собираемся.<BR>- А с кем же она весь день была, если Лена тут с нами с утра и до вечера толклась? - вела допрос мать и, угадав по лицу сына, что присмотра за девочкой не было, тихо, с болью в голосе приказала:<BR>- Чтоб одна нога там, а вторая здесь! Без Гули не приходите.<BR>Когда сын протянул девочку матери со словами: «Вот, Гуля, и твоя бабушка», Мария Егоровна еще не знала, что этот ребенок станет и ее радостью, и печалью, и надеждой, и опорой в ее стариковских серых буднях.</P> <P>Бог послал ей одних мальчиков. Теперь в доме появилась Гуля – существо необыкновенное, терпеливое, с вымученным взглядом все понимающих глаз. Когда Мария Егоровна ее осмотрела, обследовав все складочки ее щупленького тельца, то от бессилия заплакала. Были на коже и язвы, и ожоги, два пальчика левой руки оказались сросшимися. При рождении можно было хирургическим путем надрезать и убрать соединяющую пленку, и девочке не пришлось бы захватывать ложку, игрушки всей пятерней. Да и где рожала Елена свою дочку? Не может быть, чтобы врачи выпустили дитя с таким легко устранимым дефектом.</P> <P>Отмыли, нарядили во все новое, по росту и по фигурке. Сводили в больницу. Поставили на учет в детскую поликлинику. Для кроватки отвели самое светлое и теплое место. Девочка, как цветок после прополки сорняков, обильного полива, хорошего ухода, ожила, стала поправляться. Все чаще и чаще в доме слышался беззаботный детский смех.</P> <P>Все постепенно налаживалось, и только по ночам, словно от какого-то неведомого толчка, Мария Егоровна просыпалась и вновь возвращалась к тем дням, когда в их семье появилась новая подружка сына – юная и беззаботная Елена. Ее общительность, коммуновская простота, замешанная на необязательности, безалаберности, поначалу вызывала снисходительную улыбку у хозяйки дома. Володе она не говорила о своих сомнениях. Со временем молодуха так освоилась в их доме, что, не стесняясь, оставалась у них ночевать и поутру не особо торопилась домой. А то пропадала на несколько дней и появлялась невеселая, какая-то дерганная. Несколько раз порывалась что-то рассказать Марии Егоровне, но в последний момент замыкалась, ходила как потерянная. О себе почти ничего не говорила, лишь обмолвилась как-то, что воспитывалась в детском доме. После смерти отца, по ходатайству местной власти, двухкомнатную квартиру родителей разделили между сестрами-сиротами.</P> <P>Всю зиму Елена гостевала в доме Марии Егоровны, ни словечком, ни намеком не признавшись в том, что в пустой "восемнадцатиметровке" брошен ее ребенок или, в лучшем случае, оставлен на чужих людей. Хочется верить, что Елена пристраивала дочку старшей сестре Ирине, которая к тому времени была уже замужем и воспитывала дочку Настеньку. Но, вероятнее всего, Гуля чаще была одна. Отсюда и следы ожогов на ручонках, между ног, и ее заброшенность, и диковатость.</P> <P>Мария Егоровна терпеливо приучала ребенка к постели, к нормальной пище, сну, учила держать ложку, кружку, умываться, чистить зубки, следить за собой. На смену одиночеству пришло теплое и живое общение со сверстниками во время прогулок, походов по гостям и в кино. Ребенок хоть и был мал, но к трем годам Гуля почти ничем не отличалась от своих ровесников. Ходила в детский сад, а если бабуле надо было на дачу, то непременно уговаривала, чтобы взяла и ее. И с дедушкой у нее установились такие же доверительные отношения. Володю после стольких-то лет ожиданий звала звонко, нараспев, как колокольчик: «Па-апка, папустик!». И с мамой они ладили. Из прошлого жуткого одиночества девочка почти все забыла. </P> <P>Для ее матери все эти переживания были лишними. Подумаешь, на несколько часов запирала дочку в квартире. А как же раньше, в селах крестьянки уходили на весь день в поле и оставляли детей под присмотром древних старушек или старших детей? Обходились же… Наверное, так полагала Елена, легко и беззаботно отбросив всякие угрызения совести. Теперь у нее есть законный муж, дочка, свекровь, которая души не чает в ее Гульке. Чего еще надо желать? Да и дочка, видать по всему, обиды не держала. Ей даже не надо было ничего ей прощать – детская память наглухо запечатывает все плохое, когда ребенок начинает чувствовать, ощущать настоящую любовь, заботу, нежность, трепетность сердечных струн окружающих его людей. </P> <P>Первое время Елена о златых горах не мечтала. После нескладной жизни матери-одиночки, казалось, наступил светлый и счастливый период, который мог бы стать началом новой жизни, не похожей на прежнюю, пустую, никчемную, без настоящего домашнего очага, теплого посапывания у груди или на плече дорогого маленького человечка, тихого ужина втроем, совместной прогулки по засыпающему городку. Господи, да сколько одиноких баб мечтает об этом, обнимая смятую, улитую слезами подушку!</P> <P>Размеренные будни вскоре ей прискучили, обрыдли, как однажды в сердцах Елена бросила в лицо растерянной Марии Егоровне, когда та поздно ночью впускала в дом загулявшую сноху. Сын на полтора месяца улетал на Севера, а когда возвращался наскучивший, то ему было не до расспросов о том, как без него тут всем жилось-терпелось друг около друга. Они часто ходили по гостям, но иной раз Владимир почему-то приходил один, без Елены.</P> <P>Начались у молодых скандалы, примирения и снова ссоры, взаимные обвинения. Немало сил и нервов положила Мария Егоровна для того, чтобы спасти семью сына, но если этого не хочет другая женщина, все усилия бесполезны. Семья распалась, в прах превратились все мечты о счастье.<BR>Девочка так привязалась к бабушке и дедушке, что Мария Егоровна с тоской и опаской поглядывала на подросшую внучку - что станет с нею, если снова очутится наедине с матерью, которая забыла все, что с ней самой случилось, когда она оказалась в детском доме. Именно на такое же сиротство она обрекала и свою дочку, упархивая на всю ночь в незнакомую и потаенную жизнь, которую Марии Егоровне невозможно было ни понять, ни простить. </P> <P>Володя, конечно же, сотни раз прощал жену, умолял хотя бы ради Гули навсегда покончить со своими отлучками, и наконец-то, начать работать, жить, как все люди живут. Лена всерьез эти речи не принимала. Мысли ее были заняты поиском веселенькой кампании, смазливых «компаньонов», которые были рады дармовой выпивке.<BR>И пришел час, когда Елена дошла до крайней точки. Ее предупредили о возможном лишении родительских прав. На время она притихла, но вскоре все вернулось на круги своя. На путь исправления она так и не встала. Суд вынес свой вердикт: лишить материнских прав и отдать дочку под опеку бабушке.</P> <P>Оформление документов - это было только началом длительной борьбы за судьбу Гули. Мария Егоровна понимала, что девочку надо спасать еще и от дурной славы ее непутевой матери, которая время от времени стучалась в их дом, слезно просила денег. И если слышала отказ, то грозилась непременно перехватить Гулю по дороге из школы и рассказать ей всю правду о том, что Мария Егоровна никакая ей не бабушка, а папа Володя - просто чужой дядька.</P> <P>Но опять по избитому шаблону строю я сюжет этой грустной истории, полагая, что Лена непременно будет добиваться встречи с дочкой, и в отместку свекрови раскроет их семейную тайну. На самом же деле все не так. Гуля давно знает, что ее бабушка – приемная, но она знает, сердцем чувствует и другое – как раз эта бабуля – самая что ни на есть разнастоящая! Но чтобы оградить девочку от дурного влияния Елены, пришлось Марии Егоровне пойти на крайний шаг. </P> <P>… Когда она устраивала Гулю в детский дом, то сердце ее разрывалось на части. Как же можно лишить ребенка домашнего крова, отдать в чужие руки? Но едва в памяти всплывал образ пьяной Елены, канючивший деньги на выпивку, ее разбитных подружек, она утверждалась в правильности такого решения. Там, в другом городе, Гуля находится под защитой закона и государства. Здесь же она пока не может защитить ребенка от родной матери, забывшей о своем святом долге, о том, что девочка нуждается в ее внимании, заботе, любви. Особенно любви, которая делает ребенка необыкновенно счастливым, уверенным в себе. Именно материнская ласка дает ее дитю силы, чтобы справиться с детскими страхами, с одиночеством.</P> <P>Теперь Гуля бывает у бабушки на каникулах, но зато на всех, от звонка до звонка. И Мария Егоровна, не считаясь с расходами, с гостинцами не только для внучки, но и для ее друзей, каждую субботу спешит в детский дом. Годы ее уже преклонные, но стоит ей заговорить о своей любимице, все ее лицо, с тонкими лучиками морщинок сразу молодеет, преображается.<BR>…Прошлым летом они по делам отправились с дедом в одно из сел соседнего района. Взяли с собой и Гулю. Проезжая улицей, вдруг услышали ее радостный возглас: <BR>- А вот по этой дороге мы когда-то с мамой шли. Шли-шли и пришли к Насте, моей сестренке.<BR>Притормозили у дома, где на лавочке сидела девчушка и во все глаза рассматривала незнакомцев. И тут Гуля со всех ног кинулась к ней: <BR>-Настя, ты меня не узнаешь? Я твоя двоюродная сестренка Гуля! Сколько было объятий, слез, восклицаний. Прибежал брат Насти Миша, и после короткого и бурного объяснения все трое принялись упрашивать Марию Егоровну, чтобы она разрешила остаться Гуле у своих родных. Прежде чем дать согласие, она узнала, что племянники Гулиной матери живут с отцом, дедушкой и бабушкой. Третий ребенок Ирины от второго брака воспитывается также у бабушки – матери мужа, в ближнем городке. Ирина, как и ее сестра Елена, редко навещает своих детей, где-то пропадает, прожигая свою жизнь в пьянках, случайных связях.</P> <P>Марию Егоровну эта встреча с брошенными, по сути, детьми заставила задуматься о том, как обеспечить будущее Гули. Долго она обивала пороги ведомств, но добилась, чтобы сохранили за девочкой однокомнатную квартиру, где теперь обреталась Елена. Там она устроила притон, и пришлось подключать соседей, участкового, депутата, органы опеки для отчуждения жилья и ее передачи сироте. Как потом рассказали сведущие люди, квартира эта в скором времени должна была «уплыть» в чужие руки, в обход всех законов, охраняющих права малолетних детей. <BR>Перед первым сентября, собирая внучку в дорогу, Мария Егоровна отправилась с ней в администрацию района, чтобы попросить транспорт. Проходя по площади, не заметила, что неподалеку стоит Елена. Находившийся рядом с ней мужчина, хорошо знавший Марию Егоровну и Гулю, подтолкнул свою спутницу: </P> <P>-Вон, смотри-ка, твои пошли.<BR>Но она вслед не кинулась, не дождалась, когда они снова выйдут из дверей. Всего минуту стояла и смотрела им в спину, а потом круто развернулась, махнула рукой и, приобнял попутчика, зло выдавила из себя: <BR>-Какие же они мои? После того, как хату у меня отсудили, расстрелять готова. Теперь начхать на всех и растереть!<BR>Говорят, что детдомовские дети, вырастая, становятся или замечательными родителями, или с рождения первого ребенка превращаются в матерей-кукушек, отцов-беглецов. Может быть, это и так. Что-то там, в этом приюте скорби и печали, разбивается в детской душе вдребезги и никогда не возрождается заново. Мария Егоровна боится, что этот «вирус» может поразить и Гулю. Но она никогда не произносит вслух привычное «Яблочко от яблоньки…» С надеждой на спасение детской невинной души, Мария Егоровна сказала мне: </P> <P>- У нашей Гули все будет по-другому. Пока я жива, ее будущее меня не пугает.<BR>Вот такой пока далеко еще не финал этой трагической истории, действующие лица которой живут в нашем городе. Они ходят по тем же улицам, рядом с нами стоят в очереди, встречают праздники и провожают рассветы. Но только никогда Елена и Ирина не дождутся нежного зова своих детишек. Никто не подарит им цветы на день рождения, не придет в больницу, если свалит болезнь. Не будут они качать на своих коленях теплый и сладкий комочек родившегося наследника. </P> <P>Состарившись, им нечем будет похвастаться перед старушками-соседками. Дом их будет пуст и уныл, как погост. Обрекая себя на забвение, они еще не догадываются, какую жестокую кару будут нести до самого смертного часа. Но и после ухода в мир иной не будет им покоя, ибо светлая и благодарная память потомков заменит стыд за их прижизненное беспамятство. И стыд этот выжжет все, не оставив даже имени. </P> <br> • <a href='/litera/article17272.shtml?26005'>Отправить свой коментарий к материалу »</a><br> <br> • <a href='/meh/print.php?id=26005'>Версия для печати »</a><br><br> <div id='addcom'><h2>Комментарии:</h2></div> </div> <div class='ender'> </div> [an error occurred while processing this directive]