29 февраля 2008 13:29
Автор: Галина Маевская, главный редактор журнала «Самарская Лука»
«Бунташный век»
Век семнадцатый – век непонятный.
Отзвук твой до сих пор не утих.
Проступают кровавые пятна
На страницах, на годах твоих.
Век семнадцатый – горький и страшный.
Сколько сгинуло… Выслано сколь….
Дьявол черными крыльями машет –
И звенит звонкой сталью раскол.
Виталий Гриханов, старовер
I. Начало реформ русской церкви
«…раскол – основное явление русской истории…»
Николай Бердяев
Не стало места защитникам старой древлеправославной веры в своем Отечестве. Приютом для них становились леса, горы, поймы рек, степи, но и здесь их преследовали.
В конце ХVII века селились в урочищах Самарской губернии беглые старообрядцы, староверы-раскольники, образовывая скиты. Кто они были? Почему бежали?
Преданность русского народа своей Церкви, казалось, нельзя было ничем и никому поколебать. Во времена равноапостольного князя Владимира, когда Русь, приняв православную веру от греков, приняла вместе с верою все богослужебные чины и обряды. И все это свято хранилось. Ни междоусобные брани, ни нашествия вражески настроенных соседей, ни тяжкое монгольское иго не могли поколебать у россиян преданности к Христовой церкви и ее святым преданиям.
В первые годы царствования Алексея Михайловича Романова активизировалась культурно-религиозная жизнь России. При дворе сложился «Кружок ревнителей благочестия» под руководством царского духовника Стефана Внифантьева. Расширялась деятельность Московского Печатного двора. Много издавалось учебных книг. Большая заслуга «Кружка ревнителей благочестия» в распространении грамотности на Руси.
В конце 50-х, 60-е годы XVII века необыкновенно возвысился и стал «собинным» другом царя Алексея Михайловича Никита Минов, говоривший царю: «Я много видел на веку своем, и когда вспомню, что делается кругом, то страшно становится за будущее. Запад впал в латинство, восток положен турками. Москва одна осталась хранительницей православия и, если уже мы не сохраним в чистоте учения православной веры, то где же оно сохранится».
Родился Никита в мае месяце 1605 года в селе Вельеманове, близ Нижнего Новгорода, у крестьянина Мины. Ребенок рано лишился матери, пришедшая в дом мачеха, невзлюбила пасынка. Никиту отдали учиться к причетнику, грамота мальчику давалась легко, он полюбил чтение церковных книг. Тайком убежал в обитель Макария Желтоводского, домой оттуда вернулся по просьбе отца. Вскоре Никита стал приходским священником. Женился, но все трое рожденных детей умерли в младенчестве. В этом горе он увидел указание свыше. Вместе с женой постриглись в монастырь. Приняв имя Никона, удаляется в Анзерский скит, расположенный на острове Белого моря в 20 верстах от Соловецкого монастыря. Через некоторое время Никон переходит в Кожеозерскую пустынь, там его избирают игуменом. В 1646 году по делам монастыря он приезжает в Москву, и обязан был явиться к царю. Красивый игумен с умной речью очень понравился царю, который пожелал, чтобы Никона посвятили в сан архимандрита Новоспасского монастыря, где была родовая усыпальница Романовых. Долгие беседы между Алексеем Михайловичем и Никоном все больше их сближали. В 1648 году удаляется на покой новгородский митрополит Афоний, считавшийся вторым лицом после патриарха и, на его место был посвящен Никон.
Никон был настоящим духовным пастырем и благодетелем для новгородцев. Царь дал ему большие полномочия, он не только митрополит, но и настоящий правитель. Ох, как ненавидели его за это бояре.
Никон сумел усмирить новгородский мятеж 1650 года. Воеводе грозила смерть, и он скрылся во дворе митрополита. Когда туда ворвались мятежники, Никон вышел к ним, но рассвирепевшая толпа кинулась на него и, он упал под ударами. Мятежники разбежались в ужасе, думая, что убили митрополита. Никон же, помолившись, велел везти себя к мятежной толпе и обратился к ней с увещеванием об обращении к вере, повиновению и прощении. Речь владыки образумила мятежников, повиновавшись они разошлись убежденные в полученном прощении. Никон, обещав простить восставших, предал их проклятию. Но, именно, он был и ходатаем перед царем за раскаявшихся мятежников.
В 1652 году скончался патриарх Иосиф, и собор святителей избрал патриархом Руси Никона, упорно отказывающегося принять такой высокий сан. Он дал свое согласие после того, как царь, бояре, весь собор святителей произнесли клятву пред св. Евангелием и пред Св. Чудотворными иконами, что будут «почитать как архипастыря и отца, дать ему устроить церковные дела». Заняв патриарший престол, Никон близ Валдайского озера основал новый монастырь, назвав его в честь Иверской иконы Богородицы на Афоне. Привезенную с Афона копию иконы богато украсили золотом и драгоценными каменьями.
Приняв монашеский сан и, ставший патриархом Никон, начав справу богослужебных книг и обрядов по греческим образцам. Он изменил свои взгляды, прислушавшись к решению собора, проведенного на Афоне в конце 1652 года монахами греческих монастырей, признавших двуперстие ересью.
Начало церковной реформы патриарха Никона падает на февраль месяц 1653 года. В тот год, перед началом Великого поста, начавшегося 21 февраля, патриарх издал : «По преданию святых апостолов и святых отцов не подобает в церкви метания творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны, еще и тремя персты бы есте крестились.». Находясь на патриаршем престоле Никон понимал шаткость своего положения, зависимость от настроения царя, чувствовал себя одиноким и искал опоры у высокоавторитетной Вселенской Церкви.
23 апреля 1656 года на новом Соборе была рассмотрена книга Скрижаль, в которой давалось новое толкование на литургию и прочие священнодействия, церковные обряды, выясняя смысл их. В ней было напечатано проклятие двуперстному сложению. На соборе изрекли проклятие на не повинующихся церкви, на не признавших церковных новин. Предав проклятию двуперстное крестное знамение, Никон рассылает исправленные книги по церквам, а старопечатные сжигает. Общая справа церковных книг привела к Великому расколу Церкви и народа. Реформа Церкви изнутри поразила Православие, ввергла русское общество в безвременную эру духовного опустошения и скорби. Царь и патриарх объединились для сокрушения Древлего Православия и Благочестия на Руси.
Вопрос был не только и не столько в том, как молиться: двумя или тремя перстами. Нельзя сводить дело только к внешним атрибутам, хотя и они имеют большое значение. Это справедливо не только в сфере религии. Из обрядов, обычаев, условных отношений, в которых отразились мысли и чувства людей, служащих для нас идеалом, и складывается людское общежитие. В конце концов, что такое флаг или знамя, если не лоскут материи? Но как символ, он представляет собой воплощение идеалов и понятий, за которые отдают жизни.
Проклятие двуперстию!? Но почему, когда мы в отчаянье, с мольбой припадаем к иконе и поднимаем свой взор на лик Божьей матери, то видим ее благословение нас двуперстием?..
«...разорвалось надвое русское народное сердце, надвое расщепилась, как вековое дерево, русская народная мысль, и самая русская жизнь с этих несчастных годов потекла по двум течениям, одно другому враждебным, одно другое отрицающим... Это и есть начало раскола в русской земле...» Вот оно, слово «раскол» - точное и понятное — сказано…
Никон, одна из крупнейших личностей своего века, мечтая занять место среди высшей иерархии Вселенской Церкви, не смог сам широко понять и донести до русского народа проводимую реформу. Властный, резкий, не привыкший уступать обстоятельствам, Никон провел ряд существенных церковных реформ. «Исправлялись», то есть подвергались правке, старинные богослужебные книги, вносились изменения в церковные обряды, были введены обязательные проповеди в соответствии с греческой православной традицией. Поддержанный царем и частью духовенства, Никон вовсе не был склонен считаться с чувствами тех, для кого это казалось оскорблением веры отцов, «древлего благочестия». Введение «никоновых реформ» тогда для глубоко верующего человека означало насилие, поругание того, что было на Руси святым. А святое было, и россияне гордились этим. Были княгиня Ольга и князь Владимир Красно Солнышко, крестившие Русь. Александр Невский, Дмитрий Донской, Сергий Радонежский!!! Разве о себе они думали? Поступали против совести? А ныне, принявшие престол и кафедру, были корыстолюбивы, жадны к деньгам и власти, заботились лишь о себе. Народ все видел и понимал, отвечая на это своим недовольством, мятежами.
В июле 1662 года в Москве произошел «медный» бунт. Рынок был наводнен краденными из государственного бюджета медными деньгами, что вело к подорожанию товаров. Плутни денежных мастеров и купцов за большие взятки покрывала московская приказная администрация. Примерно пятитысячная толпа мятежников явилась к царю, находившемуся в селе Коломенском, с требованием самому расследовать и наказать изменников. В ответ царь Алексей Михайлович крикнул стрельцов, и началось избиение безоружных мятежников, арест их. Современники насчитывали более 7 тысяч казненных смертью и, еще больше было тех, кому отсекали руки, ноги, ссылали на дальние окраины.
И сейчас, через века оценивая царствование 2-го Романова, знакомясь с архивными документами Руси тех времен, невольно возникает вопрос: «Как соотнести имя царя, оставшегося в истории «тишайшим», и тысячи казненных?!» Были вокруг него образованные государственные деятели, хорошие советники и честные люди, но, к сожалению, каждый правитель начинает верить больше тем, чьи уста наполнены лестью и собственной выгодой.
Вводя церковные «новины», Никон не признавал житейских «новин». Отсутствие гибкого нрава, неумение обходить препятствия, крушение всего на своем пути, вмешательство в мирские дела, близость к царю, все это послужило увеличению врагов Никона. Враги не молчали, при удобном случае внушали царю, что патриарх превышает свои полномочия.
Летом 1658 года Алексей Михайлович, принимая грузинского царя Теймураза, не пригласил на обед Никона. Оскорбленный Никон в Успенском соборе снимает с себя патриаршее облачение и объявляет пастве, что он больше не патриарх. Он ждал, что царь пойдет на примирение, но царь молчал. Никон уезжает в Воскресенский монастырь, а там уже жалеет о покинутой власти, но не знает, как признать свою ошибку….
Время тянулось, царь был в смятении... Конца разладу не предвиделось... Патриарх как бы живой, от сана не отстраненный и, в то же время, его нет.
В декабре 1666 года в Москве собирается собор, на котором присутствовали: два восточных патриарха – Антиохийский Макарий и Александрийский Паисий, десять митрополитов и множество духовных лиц. Никон, которого привезли в Москву, явился на собор во всем великолепии патриаршего облачения и, не увидев для себя почетного патриаршего места, простоял, опираясь на патриарший посох, все долгие соборные часы. Царь со слезами на глазах жаловался на самовольное удаление патриарха, заявив, что никакой вражды он к Никону не питает. И поведи себя Никон по-другому, смири свою гордыню, может быть, и кончилось бы все миром. Но Никон, опершись на патриарший посох, гордо отвечал на все обвинения своими ответными обвинениями.
12 декабря Никону объявили о лишении его патриаршества и священства, и был исполнен обряд снятия сана с последующей ссылкой. Сосланный в Ферапонтов монастырь, Никон из блестящего, могучего, царившего в Церкви и государстве Всероссийского Патриарха превратился в простого монаха. Хотя в заточении обращение с Никоном по царскому приказу было совсем не таким, как с простым монахом, но отсутствие власти мучило его.
Неоднократно посылал Алексей Михайлович в монастырь деньги, меха, фрукты, одежды и даже просил прощения и благословения. Но Никон, отказываясь от даров, отказал и в благословении царю Алексею Михайловичу.
Осудив Никона, собор в то же время одобрил введенные им церковные «новины» и предал анафеме его противников. В 1667 году Великий собор, на котором были восточные патриархи, обратил староверов в раскольников и проклял всех непокорных.
Почему иноземцы, «восточные патриархи», творили суд над народом русским? Опять и опять проклятия, посылаемые от имени Церкви. Ни они ли, эти проклятия, витают до сих пор над непокорной землей русской?
II. Не покроется пылью забвения
«Были во все времена люди,
Отдавшие жизнь за идеалы».
Ромен Ролан
О событиях тех далеких времен, особенно ярко напоминает историческое полотно Василия Ивановича Сурикова - «Боярыня Морозова». Глядя на картину, мы видим не только характер и судьбу женщины, но и одну из тяжких страниц истории русского народа. Вот ее, боярыню Морозову, закованную в цепи, увозят мерзлые розвальни. Увозят на погибель. Но довольно взглянуть на лицо боярыни, и понятно: таким не нужно прощение, они и сами не простят.
Боярыня Морозова принадлежала к одной из самых знатных московитских боярских семей. Ее отец, окольничий Соковнин Прокопий Федорович, хранил полученные на память от Василия Третьего бумаги, подтверждающие, что предки его вышли из немцев и были сродни ливонским баронам Икскюлям, а имя Соковнины приняли от жалованного им села Соковня. Дочь свою, редкостную красавицу, семнадцатилетнюю Феодосью, рожденную 21 мая 1632 года, в 1649 году выдал замуж за Глеба Ивановича Морозова – бездетного вдовца, мужа зрелых лет. Сам царь благословил невесту на венец образом Живоначальной Троицы в серебряных окладах.
С Феодосьей вошли в дом Морозова молодость и веселость. «Юная, усмешливая, синеглазая, легкая, со светлой головой, сияющей в жемчуговой кике, несущая радость душевную», так рассказывал о ней в «Сказаниях» ее брат Федор Соковнин.
Два брата, Борис и Глеб Морозовы, смолоду были «спальниками» царя Михаила Федоровича, «первого Романова». «Спальники» - самые приближенные к царю люди. Под руководством боярина Бориса Ивановича Морозова царевича Алексея Михайловича с юных лет готовили к государственной деятельности. Богатые гравюрами заморские книги рассказывали наследнику о жизни чужих, незнакомых стран. Старший Морозов на свадьбе у царя Алексея, женившегося на Марии Ильиничне Милославской, был «во отцово место».
В первые годы царствования Алексея Михайловича, влияние Бориса Ивановича Морозова, женившегося на Анне Ильиничне Милославской, сестре царицы, увеличилось. Он становится первым лицом при царском дворе и руководит приказами: Большой казны, Стрелецким, Аптекарским, Новой четью. Ему принадлежали 7254 крестьянских двора, железоделательные, кирпичные, поташные заводы, мельницы, винокурни.
Продвижение Глеба Ивановича по службе целиком зависело от старшего брата. Но он и сам имел достаточные вотчины с 2110 крестьянскими дворами. После смерти бездетного Бориса Ивановича и последовавшей почти сразу за ней смертью Глеба Ивановича, все огромное состояние братьев Морозовых перешло к малолетнему сыну Феодосьи – Ивану Глебовичу.
Оставшись к 30 годам вдовой, Морозова считалась одной из самых богатых женщин Руси. Ее подмосковное имение Зюзино украшал настоящий дворец с полами, выложенными мрамором, садом в две десятины с «павлинами», устроенным на европейский манер, что было тогда большой редкостью. Пол-Москвы сбегалось посмотреть на «выезд» Морозовой в серебряной карете с полутора сотнями «слуг, рабов и рабынь». Определилось и официальное место боярыни – «близ царицы». Она государева родственница, особа в столице почитаемая и популярная. Молодую боярыню любили и при дворе, говоря про нее «леповиде и лепослове». Она действительно была необыкновенно миловидна, умна, много читала и говорила «духовныя словесы».
Но не удовлетворяла ее эта жизнь, не наполняла душу довольством, сохло ее молодое сердце. Она искала идеала... И судьба свела ее с протопопом Аввакумом – ревнителем Старой Веры, ярым противником Никона и проводимых им реформ. Его мощный ум, несокрушимая, страстная воля, по-детски наивная вера во всепроникаемость божественной любви и всепрощение глубоко потрясли восприимчивую душу молодой, пылкой женщины. Вот и очутилась лицом к лицу с мучеником, с идеалом истинного человека, не очерствевшего душой, которого она видела в своей пылкой фантазии, читая жития святых.
Аввакум молился за других и плакал, молился и радовался своим страданиям.
Упоминание о богатстве и приближенности Морозовых к престолу необходимо для того, чтобы лучше представить себе личность Феодосьи Прокопьевны, сделавшей решительный выбор между «золотом» и убеждениями.
По своему положению Морозова «матерая вдова», то есть мать, которая управляет всем до совершеннолетия сына. И вдовьи дни ее заняты думами о том, «как... дом строен, как славы нажить больше», о будущем сына. Как бы предчувствуя свою судьбу, она боялась, что Иван скоро останется одиноким, и потому спешила найти ему невесту: «Где мне взять из добрыя ли породы, или из обышныя. Которые породою полутче девицы, те похуже, а те девицы лутче, которыя породою похужее». Это строчки из подлинных писем Морозовой. Они чудом уцелели и найдены в начале прошлого века при разборке Чудова монастыря в Кремле, где допрашивали и жестоко пытали боярыню, и куда свозилось все способное подтвердить ее «великие на царский дом хулы».
Немало исследователей-историков видели в Морозовой просто фанатичку, считая, что жизненные интересы ее сводились исключительно к вопросам веры, и все земное ей было чуждо. Найденные полуистлевшие листочки дополняют сухой и аскетичный исторический портрет Морозовой такими красками, которые заставляют почувствовать подверженную страстям и слабостям живую женщину. Вот, например, Феодосья Прокопьевна признается в письме своему духовному отцу, что власяница, которой она в полном расцвете своей красоты «томила» тело, не всегда помогает. И получает гневное ответное вразумление: «Глупая, безумная, безобразная, выколи глазища те свои челноком, что и Мастридия» (которая выколола себе глаза, чтобы избавиться от любовного соблазна). Но строгий духовник Морозовой называет боярыню и «женой веселообразной и любовной» (любезной). И еще хвалит ее за милосердие, за душевное расположение и сострадание к нищим, убогим и обиженным.
По ночам, переодевшись в простое платье, желая быть незамеченной и не узнанной, бродит боярыня Морозова по темницам и богадельням, подает щедрую милостыню, кормит, лечит. В доме у нее находят приют странники, убогие и калеки. В числе юродивых, беспрепятственно вхожих в дом Морозовой, двое известных ревнителей древнего благочестия – Федор и Киприан. Вся многочисленная прислуга обожает ее, считает праведницей. Высшее сословие постепенно начинает сторониться боярыню Морозову, все более находя ее странной и подозрительной личностью. В 1665 году конфисковали часть ее вотчин, но благодаря заступничеству царицы Марии Ильиничны по указу от 1 октября 1666 году Морозовой все было возвращено. Но главная беда была впереди.
Боярыня Морозова... Прошло более 3-х столетий со дня гибели, а ее образ по-прежнему волнует и притягивает к себе. Каков был ее выбор? Перелистаем страницы русской истории того времени.
Царь Алексей Михайлович, оставаясь убежденным грекофилом, применив все силы для признания Церковью Никоновых реформ, в то же время отказался от защиты своего Патриарха Никона. Церковные соборы 1666-1667 годов подтвердили введенные реформы.
После отстранения Никона от патриаршей кафедры против его церковной реформы выступили не только ревнители благочестия, но и некоторые русские архиереи, до этого из-за страха скрывавшие свое недовольство. Русская Церковь, раздираемая взаимной ненавистью, борьбой и рознью, находилась в полном смятении. Началась Великая инквизиция над частью русского православного народа, не принявшего «никоновых новин».
Разрушение Веры отцов стало необратимым. Последователей древнего православия по всей России секли плетьми и батогами, резали языки, рубили головы, ломали ребра, колесовали, поднимали на дыбы, морили в тюрьмах и подземельях, сжигали на кострах и пылали самопальные костры, в которых погибли многие десятки тысяч самосожженцев, готовых сгореть, но не отступить в Вере. Среди противившихся патриарху и царю представители и высшей знати: Хованские, Мещерские, Стрешневы, Морозовы, Урусовы и другие…
Один из возглавлявших оппозицию государственной, отныне никоновой патриаршей Церкви, - протопоп Аввакум. В 1667 году его вместе с другими защитниками старой веры – симбирским протопопом Никифором, священником Лазарем, соловецким иноком Епифанием – сослали в Северный край, в расположенный на берегу Печоры Пустозерск. Сюда же ссылали участников Соловецкого восстания и повстанцев Степана Разина. 15 лет голода, холода, унижений и тяжкого труда не сломили Аввакума, в эти годы написавшего много сочинений и среди них «Житие протопопа Аввакума» - замечательный памятник древне-русской литературы. Русские писатели И.С. Тургенев, В.М. Гаршин, Д.Н. Мамин-Сибиряк высоко оценивали работу автора, а Максим Горький был убежден, что это произведение должен знать каждый образованный человек. Аввакум со своими единомышленниками был заживо сожжены в 1682году в Пустозерске.
Сопротивление церковным нововведениям оказал Соловецкий монастырь, ставший оплотом старообрядцев, когда в 1658 году туда прислали новопечатные книги. Иноки продолжали править службу по-старому. А в Москву были посланы старцы с челобитными к царю и патриарху. Последовавшие в ответ анафема и гнев самодержца, обрекли отцов соловецких на страдания.
В 1668 году появился небольшой отряд стрельцов, и Соловецкий монастырь 8 лет продержал осаду. После падения монастыря 500 иноков были казнены мученической смертью. Так, древорезцу Хрисанфу и живописцу Феодору с учеником Андреем отсекли руки и ноги, а затем обезглавили.
Среди единомышленников Аввакума, отстаивающих староотеческую веру, была боярыня Морозова. Первое время своего противостояния Феодосья, привыкшая полагаться в своей вдовьей доле только на себя, «не лезла на рожон». Понимала, что решившись на открытый поединок с сильными мира сего, подпишет себе смертный приговор. После пострижения в монахини, приняв имя инокини Феодоры, решается обнаружить свою непримиримость.
Овдовевший царь женится вторично. На свадьбе, где Морозовой «в перьвых стояти и титулу царскую говорити» она не появляется. Вызов царю брошен. С этого момента Алексей Михайлович воспринимает Феодосью Прокопьевну как своего личного врага. История хранит его слова: «Тяжко ей братися со мною – един кто от нас одолеет всяко». Речь шла о борьбе взглядов, убеждений, представлений о жизни – битве духа соперников. Но больше приняла этот вызов юная царица Наталья Кирилловна, обернувшись к строптивой Феодосье при всесильной царской власти всей нещадной бабьей ненавистью и злобой. Долго ждать удара не пришлось...
В ночь на 16 ноября 1671 года Феодосью и ее родную сестру княгиню Евдокию Урусову взяли под стражу. Кончился век боярыни Морозовой и княгини Урусовой. Начался нескончаемый век двух страдалиц – сестер Феодосьи и Евдокии. Не миновали их дыбы, установленные в палатах Чудова монастыря. Повиниться бы ей там, признать «никоновы новины», а у нее страдальчески перекошенный рот выдавливал: «Непра....» Свои пытки Морозова вынесла молча, не вынесла чужой. Когда на ее глазах били плетьми инокиню Марию Данилову, она зарыдала и бросила дьяку: «Это ли христианство, чтобы так людей мучить?...»
Суриков изображает народную драму, где главные действующие лица – Морозова и народ. Зимнее утро. По рыхлому снегу, пробиваясь сквозь скопление народа, движутся дровни. Там, прикованная тяжелыми цепями, сидит неукротимая Феодосья. Она высоко подняла притягивающую взгляд правую руку с тонкими пальцами, сложенными в двуперстие – символом старой веры. Ее лицо и взгляд выражают страстную убежденность, уверенность в своей правоте. Суриков, и «сапога стрелецкого не писавший без натуры», мучался, искал и не находил свою Морозову. «Ему нужно было не лицо – лик. Красота замученная, освещенная тем внутренним огнем, который вспыхивает напоследок, чтоб погибнуть вместе с бренным телом». Все, что можно было найти о непокорной боярыне, Василий Иванович перечитал. Аввакум писал о ней: «Перед нами красота лица твоего сияла...» Руки – «тонкостны». Очи – «молниеностны». И все. Художник сокрушался: «Больше про нее ничего нет». Придумывал, набрасывал, появлялись на полотне разные лица. Опять соскребал. Бродил по Москве, заглядывал в монастыри, в церкви. Был уверен, что в «его» Морозовой и той, которую никому уже не увидеть, «должно быть единство человеческой породы – неукротимой, бескомпромиссной, верящей свято и отрешенно». К концу работы над картиной нашел то, что искал. «Вот приехала начетчица с Урала - Анастасия Михайловна. Я с нее написал этюд в садике, в два часа. И как вставил ее в картину – она всех победила». Никакой другой нам теперь уже Морозову не представить. Да и не только нам. Современники художника безоговорочно «узнали» и признали боярыню, жившую за два столетия до них. Увидевший еще невысохшие краски русский писатель В. М. Гаршин, воскликнул: «Всякий, кто знает ее печальную историю, не будет в состоянии представить себе Феодосью Прокопьевну иначе, какой она изображена на его картине».
Всматриваясь в картину, мы видим народ, охваченный различными чувствами. Здесь сочувствие и тревога, печаль друзей и насмешки, издевательство врагов. Слева торжествующе хохочет поп, ему самодовольно вторит то ли купец, то ли боярин. Но, основной лейтмотив – сочувствие, любовь и преклонение. Справа на снегу сидит босой, полуголый, с веригами юродивый, сложивший пальцы двуперстием – прототип Киприана, известного самому царю, и не раз молившего царя о восстановлении древнего благочестия, обличая Никоновы нововведения. Мог ли Суриков упустить такую яркую личность? Именно юродивый занимает в картине одно из главных мест после самой Морозовой. Национально-исторические особенности России подтверждают, что юродство неотъемлемая черта героев больших русских художников от А.С. Пушкина до Ф.М. Достоевского. «Юродивый…в идее своей всегда носил смысл пророка, обличителя греховной жизни, обличителя всякой ее неправды» писал И.Е. Забелин. Юродивый это как бы святой, но в тоже время бросающий вызов святости – попирающий тщеславие, обличающий служителей Церкви, тайно нарушающих Христовы заповеди. Суриковская Морозова предстает перед нами внутренне и внешне почти сближенной с юродивым. Пройдет немного времени, и она в таком же рубище, на холоде будет умирать в подземелье Боровской тюрьмы.
Мы видим на картине странника с посохом, с глубоко застывшей думой на лице, о чем его мысли? О сопротивляющейся Соловецкой обители? Что ждет отцов Соловецких?
Соловецкая обитель, еще далеко до ее полного разорения, когда гонец с вестью о победе поскачет к царю. А царь, Алексей Михайлович, тяжело занеможет и, чувствуя приближение кончины, в молении припадет к Владыке Христу, дабы простил его отступничество от веры. И вспомнит о последней обители, Соловецком монастыре, еще не преданном поруганию и, пошлет гонца с радостной вестью о прощении обители.
Гонцы встретятся у реки Вологды в день смерти царя – 29 января 1676 года. Но это все впереди. А пока спешит за санями, сжав руки перед собой, сестра Морозовой княгиня Евдокия Урусова. Женские образы полны печали, скорби, душевной красоты. Низко, в благоговейном поклоне перед подвигом Морозовой, опустила голову молодая горожанка в золотистом платке и синей шубке. Вот монашенка с глазами, наполненными испугом и тревогой, и скорбная слезливость причитающей старухи-странницы.
Драматический характер, способствующий впечатлению обреченности главного образа картины, придает черная одежда Морозовой на фоне светлых красок русской зимы и ярких одежд толпы.
Глядя на картину, вспоминая историю нашей России, мировую историю, понимаешь, как удивительно похожи цари, правители и режимы, их методы борьбы, когда речь идет об инакомыслии.
Выставленная на показ в 1887 году «Боярыня Морозова», потрясла русское общество, вызвала долгие споры. В.В. Стасов писал: «Суриков просто гениальный человек. Подобной исторической картины у нас не бывало во всей нашей школе... Тут и трагедия, и комедия, и глубина истории, какой ни один наш живописец никогда не трогал».
Весть о том, что снятых с дыбы Морозову с сестрой, в одних рубахах бросили на снег, облетела всю Москву. И потянулись люди к монастырским подземельям, куда заключили раскольниц. Царю доносили, что «крепкое стояние» Морозовой «мутит» народ.
Царь желал, чтобы о Морозовой забыли, но мысли о ней преследуют его совесть. Он даже посылает боярыне краткое послание, в котором просит, только показать перед всей Москвой руку, сложенную в моленье на три перста и за это обещает вернуть прошлые почести, оказать высшую честь – бояре понесут ее на своих головах. Но что ей богатство!? Зачем эта честь – от царя, от бояр!? Она выбрала честь небесную: стояние за Святую Русь до конца....
«По царскому указу боярыню Морозову и княгиню Урусову увозят из Москвы с глаз народных подальше. Но и не так далеко. В Боровск. Близ Калуги. Чтоб царское око могло достать и днем, и ночью...» Сестер заключили в острог. Но скоро стало ясно, что нити, связывающие Морозову с единомышленниками, сильнее всех замков. Стража, как бы не замечала того, что в темнице боярыню навещают люди разных званий и сословий, что имеет она переписку, которую добровольцы доставляют кому надо. Теперь задумывался царь: «Не оплошно ли не послушался архимандритов, советовавших «голову с плеч сорвать строптивой боярыне»?
А, в заключенье к измученной раскольнице доходит страшная весть о внезапной смерти двадцатилетнего единственного сына Ивана. Ох, как было ей тяжело, как хотелось выплакаться, выговориться. Тайно, через верных людей, передает свои «жалобы» заключенному за тысячи верст Аввакуму. Не сохранились, не дошли до нас ее «жалобы». Но по ответам Аввакума мы можем судить, что скорбь и отчаяние ее были безграничны...
Репрессии начались с указа, привезенного из Москвы: разыскать, «кто к ним ходит и как доходят». Специально в Боровск прибыл дьяк Федор Кузмищев. Солдат за то, что они «на караулах стояли оплошно», отправляли в пожизненную ссылку вместе с семьями. Тех, кто навещал Морозову с сестрой в Боровске, велено было «казнить, четвертовать и вешать». Запылали костры. Среди четырнадцати сожженных в Боровске по «делу Морозовой» значатся ее слуга Иван, инокиня Иустина... Для узниц было приказано вырыть ямы на пять сажен в глубину. Решили уморить их голодом. Под страхом смертной казни, запрещалось бросить кусок.
- Помилуй мя, дай мне калачика...
- Ни, госпожа, боюся...
- Ну, хотя бы мало сухариков или огурчика...
Мольбу умирающей Морозовой, обращенную к сторожившим ее солдатам, оставила людская молва. В правдивости этого не приходится сомневаться. Исследователи-историки на основании подлинных документов проверили «Повесть о боярыне Морозовой» и «Сказание» Федора Соковнина. И пришли к выводу: там все точно и верно, народ «не баснословил»...
Весь ужас заключается в том, что все муки, выпавшие на долю Феодосьи Морозовой прикрывались служителями никонианской Церкви борьбой за христовы заповеди. Не может Спаситель благословить подобное! Благословить мучения, приносимые людям, за которых он принял страдания, отдал свою жизнь!?
Царь очень боялся публичной казни. Уморить голодом – это тихо, без свидетелей. Вроде бы ты чист, и рук не запачкал кровью. Почему в России всегда стараются убивать тихо? А может, не только в России? Почему забываются слова Св. Иоанна Златоуста: «Прощать другим мы должны не на словах только, но от чистого сердца, дабы своим памятозлобием не обратить меча против себя?…»
Первой умерла Урусова, проведшая в яме «два месяца и пол». Морозова оказалась сильнее, протянула до ноябрьских заморозков. После смерти тела завернули в рогожу и, чтобы не похоронили их с почестями как мучениц и почитаемых людьми героинь, закопали в ограде острога. Опять под стражей...
В Боровске, у острога лежал белый камень с высеченными забытой московской вязью словами: «Лета 7...погребены на сем месте сентября в 11 день боярина князя Петра Семеновича Урусова жена его княгиня Евдокия Прокопьевна....да ноября во 2 день боярина Морозова жена Феодосья Прокопьевна, а в иноках схимница Феодора, дщери окольничего Прокопья Федоровича Соковнина. А сию плиту положили на сестрах своих родных боярин Федор Прокопьевич, да окольничий Алексей Прокопьевич Соковнины».
Над их могилой не горит ни церковная свеча, ни лампада. Светят им только ночные небесные звезды..... Нелегкой ценой смертным дается бессмертие и вечная память.
История России всегда была загадкой для мира, исходящего вопросами: «Какая она, Россия?»
Она разная и память ее нельзя расчленить на ту, которую следует уничтожить, и ту, которую можно оставить: она едина.
«Каков лик той страны, в самом имени которой чудится тайна женственности? Схож ли он с ликом Богоматери, жертвенным и всепрощающим?»
На полотнах Сурикова, Веницианова, Васнецова, Тропинина, Дайнеки…. мы видим лик России разных времен.
Картина В.И. Сурикова «Боярыня Морозова» актуальна и сейчас. Русская история, сплетенная из человеческих бедствий продолжается, и все также пытаются сломить дух народа, его упорство и мужество.
Но приходит час, и глядит Россия на мир глазами боярыни Морозовой, глазами муки, веры и сознания своей правоты.
Р.S. В 1929 году Патриарший Синод постановил об упразднении проклятий и порицательных выражений Московских соборов 1656 и 1667 годов, и считать их «яко не бывшие», признав ранее отлученных членами церкви, назвав всех «православно верующими христианами». На Поместном Соборе 1971 года при участии зарубежного духовенства Патриаршая церковь признала ошибки реформы, производимой патриархом Никоном и царем Алексеем Михайловичем, трагически разделившей Церковь и народ. Признала старые обряды «равночестны и спасительны», а реформы незаконными, так как «не имели ни канонических, ни исторических оснований». Собор признал, а в реальности…
Попытка объединить, расколовшиеся части русской церкви была сделана и на Поместном Соборе, связанным с празднованием 1000-летия крещения Киевской Руси. Но…
Архиерейский Собор, состоявшийся в октябре 2006 года, не поднял вопрос об объединении, не сделал встречных шагов для единения. А, может быть, и не нужно объединение? Необходимо признание двух направлений одной религии «равночестными»?
Когда зазвучит Большой Колокол российского примирения и равнозначности двух направлений православия? Когда зазвучит большой колокол Российского примирения?
Источник: журнал "Самарская Лука"
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: