17 апреля 2008 13:21
Автор: Борис Кожин, Светлана Внукова
ПУШКИН
19 октября. Что это за день такой? В этот день 194 года назад неподалеку от Петербурга, в Царском Селе, был открыт лицей. Пушкин никогда не забывал этого дня.
Роняет лес багряный свой убор.
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день, как будто поневоле,
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук…
И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым, и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.
Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о, други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье,
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал лицей…
Как же это все было? Как все было? Как Пушкин попал в Петербург? Он где родился? В Москве. И вдруг – Петербург. В Петербуге он впервые в жизни – Василий Львович, брат отца, привез его устраивать учиться. Куда? В лицей. Уверенности никакой, что он его туда устроит. Но Василий Львович – известный литератор, известный поэт, друг Карамзина, друг Дмитриева. Дмитриев – министр знаменитый, Иван Иванович Дмитриев, наш, наш, из Самарской губернии. Огромная усадьба под Сызранью, наш. Через него Василий Львович и надеялся устроить. А если не удастся – к иезуитам. Есть учебное заведение в Петербурге – иезуитов, и туда можно. А Александру наплевать. Сколько ему? 12. Он ребенок. Он ребенок, ему б из дома – надоело! Надоело (он рос нелюбимым ребенком): к иезуитам так к иезуитам. Но сначала дядя везет его на Мойку, в гостиницу. «Подождем, обойдем все тех, – думает Василий Львович, – которые помогут поступить. Племянника во что бы то ни стало надо устроить. Конечно, лучше в лицей».
Гостиница обычная, очень недорогая. Со своей прислугой останавливаются, две или три комнаты у них... Откуда ему, Василию Львовичу, знать, что здесь, на Мойке, в доме номер 12 потом будет жить великий поэт Александр Сергеевич Пушкин? Им станет тот самый мальчишка, которого он привез устраивать в лицей. Отсюда уедет на Черную речку, сюда вернется умирать... Но это потом, потом, много позже. А пока – лицей.
Лицей придумал царь. Царь. Александр Первый. Ему не нравилась обстановка, в которой жили его братья: будущий царь Николай Первый, Константин, Михаил. Ему не нравилось, что они около мамы все время. А мама кто? Жена удушенного (Александра считают причастным)Павла Первого. Надо оторвать их от мамы, оторвать. Надо организовать какое-то учебное заведение, чтобы они там учились... Но какое? Надо посоветоваться со Сперанским.
Михаил Михайлович Сперанский. Приближенный Александра Первого, это он придумал для России Госсовет, выдающийся чиновник и один из первых либералов... И царь Сперанскому через плечо бросает: «Надо бы учебное заведение для великих князей и еще для государственных...»
Сперанский знал, что Александр Первый не будет возвращаться к этой полуфразе, но никогда не забудет, и приступил к делу. Долго искал, как назвать учебное заведение и где его основать. Основать решил при Дворе. А что значит при Дворе? Есть Зимний дворец, там мы (мы – это царь и его родственники и его свита) живем зимой. А летом? Если заплатить двадцать пять рублей (это огромные деньги), взять извозчика и приехать в Царское село, то летом – вот там. И осенью, и весной. Так, может, в Царском? Во флигеле?
Смотрят вместе с Александром флигель, царю нравится. И название нравится – лицей. Но как в нем будут учиться? Должны ли лицеисты туда приезжать или должны жить дома? Сперанский советуется с назначенным в директора лицея Малиновским – нет, только в Царском, оторванные от семьи, но... Но тут выясняется, что никакие великие князья учиться в лицее не будут. Мама Александру Первому не позволила. Сказала: а дети останутся при ней. Он может организовывать все, что ему угодно, любой лицей, но дети – при ней.
Кто в таком случае будет учиться? Те, кто по окончании станут заниматься государственной службой, – дело уже остановить нельзя, уже август, уже объявлены приемные экзамены...
Про экзамены Василию Львовичу известно, но как бы еще заручиться помощью... Кроме Дмитриева, обещает помочь Тургенев Александр Иванович, обещает Голицын… Обещают, и вдруг говорят: «Дело решенное». Нет, экзамен Александр Пушкин, конечно, сдает, но это формальность, все уже решено...
19 октября 1811 года лицей открывают. 19 октября – день основания лицея, Пушкин – среди лицеистов.
Потом он напишет вот это свое знаменитое стихотворение «19 октября». Потом, много позже. В Михайловском. А пока он – дитя. Они все еще дети – Пущин, Дельвиг, Горчаков. Но это будет потом. Потом, много позже, эта троица навестит Пушкина в Михайловском, и они будут пить за царя. Все это будет потом. А пока – лицей.
О лицее пушкинской поры писали многие. Лучше всех – Тынянов. Роман называется «Пушкин». Тынянов не успел его закончить. Всего только три главы в нем: одна называется «Детство», вторая – «Лицей», третья – «Юность». Не успел закончить. Скончался неожиданно, хотя к смерти шел семимильными шагами – рассеянный склероз, в 1943 году Тынянов умирает...
Это он, Тынянов, написал «Поручика Киже», и это он написал «Кюхлю». Кюхля – юношеское прозвище Кюхельбекера, товарища Пушкина по лицею. Как и Пушкин, он туда поступил по протекции – в царскосельский лицей все поступали, как сегодня говорят, по блату. За Кюхельбекера хлопотал Барклай де Толли. Памятник ему стоит у Казанского собора в Петербурге. Слева, если смотреть на Казанский собор, – Кутузов, а справа – Барклай де Толли. Родственники. Дальние родственники – Барклай де Толли и Кюхельбекер, Кюхля.
Кюхельбекер – удивительная фигура. Имел прямое отношение к декабристам, состоял под арестом, и часто оставался без денег, что понуждало его заниматься репетиторством. Однажды попал к нему один очень ленивый ребенок. Кюхля с ним замучился, с этим Мишей, – никак не мог научить его математике. Миша не особенно и хотел. Потом он стал Михаилом Ивановичем Глинкой, но ребенком у Кюхельбекера за деньги, которые платили родители, учился математике.
Пушкин Кюхельбекера обожал. Влюбился в него и Тынянов. Влюбился по архивным материалам. Дело дошло до того, что Тынянов начал писать стихи, как Кюхля. Отличить было невозможно. Научился ходить, как Кюхельбекер, говорить, как Кюхельбекер, он даже стал терять зрение, как Кюхельбекер. Однажды показал Кюхельбекера Корнею Чуковскому. С носовым платком, с очками... Выдающийся литератор, выдающийся специалист по Некрасову, потрясающий мастер и специалист по русской поэзии, Чуковский, когда этого Кюхлю – Тынянова увидел, сказал: «Юра, а почему бы вам не написать о Кюхельбекере?» И тот написал. Написал «Кюхлю». Если начнете читать, прекратите все свои занятия и не вернетесь к ним, пока не дочитаете – с таким мастерством написано.
Зачем я это вам все рассказываю? А это я так к Пушкину приближаюсь. К Пушкину, который в 1811 году поступил в лицей, открытый 19 октября, и который в 1817-м окончил.
Пушкин. Великий Пушкин... Только одна строка.
«Роняет лес багряный свой убор». Обратите внимание, роняет свой убор. Не сбрасывает – роняет. Протяженность какая в звуке, величавость. Как точно! Но, думаете, легко такое придумать? Я читал черновики Пушкина. Нет, не этого стихотворения, другого. Боже мой, какая сумасшедшая работа! Десятки, десятки вариантов. А написал он великое множество стихов. Множество, но довольно одной только этой строчки – «роняет лес багряный свой убор», – чтобы понять, что Пушкин – гений и что он сделал для русской литературы столько, сколько не сделал никто.
Говорят: «Пушкин – наше все». Избитый совершенно афоризм. Но вот давайте так. Давайте сравним. Вот был такой Ломоносов. Михаил Васильевич Ломоносов. «С обозом в руках» пришел из Холмогор. Его учат по химии, учат по физике... Занимался Ломоносов и литературой. Это он разработал три «штиля», всех учил: так надо писать оды, так надо писать не оды, и сам писал оды.
Ломоносов, когда родился? В 1711 году. А Пушкин? В 1799-м. Для человека 88 лет – уйма времени. Для языка – это ничтожно мало. Это совсем рядом – одно время.
Ода «На день восшествия на престол царицы Елизаветы Петровны». Михаил Ломоносов написал. Одна строчка (автор обращается к дочери Петра Первого): «Твой зрак прекраснее рая». Написано по-русски, Ломоносовым, но требует перевода. А перевод такой: «твой взгляд прекрасней рая».
Рядом сосед по языку. Пушкин Александр Сергеевич. Любил Оленину, хотел на ней жениться, фокус не удался – семья отказала. Ее отец, академик, сказал: «Зачем нам Пушкин, зачем нам поэты?»
Пушкин Оленину любил безумно, посвятил ей не одно стихотворение, все отбрасываем, берем одну строчку: «Глаза Олениной моей...»
«Твой зрак прекраснее рая», а рядом Пушкин, об этом же: «Глаза Олениной моей.» Как строка плывет! Сколько мастерства во фразе, где ни одного звука «р», ничего не рычит, не скрипит... А сколько любви! «Глаза Олениной моей»... Мы говорим на этом языке. Языке, на котором первым начал писать Пушкин, которым заставил говорить своих героев, а потом и нас всех. Пушкин! До него не так писали, до него не так думали. Пушкин. Все Пушкин!
Пушкин был первым, первым в истории России профессиональным поэтом. Многие в его время, и до него, писали стихи, прозу, но где-то при этом непременно служили. Пушкин не служил нигде. Числился, окончив лицей, в коллегии иностранных дел, но сам туда не являлся или являлся из-под палки. Зарабатывал только поэзией, только – литературой. Первый профессиональный поэт.
Первым Пушкин пишет роман в стихах. «Евгений Онегин».
Какая прелесть этот его роман! – говорим мы сейчас. Какой великий, какой прекрасный роман. Но как его ругали, когда он только что вышел! Писали в журналах, что Пушкин не понимает ничего в языке, так нельзя писать, это издевательство над языком. Так говорили о романе современники Пушкина. И позже, когда Пушкина уже в живых не было, когда была Черная речка, и был Дантес, а Пушкина уже не было, очень неглупый критик Писарев, который уйдет на тот свет, утонув совсем молодым, будет издеваться над Белинским за его отзывы об «Онегине».
«Энциклопедия русской жизни». Чьи слова? Белин-ского. Энциклопедия? Ничего подобно! Пус-то-та. Вот главная мысль Писарева по поводу этого пушкинского романа. Пустота! Там же нет ничего. Как мог великий критик назвать это произведение энциклопедией русской жизни? Демократ Писарев недоволен.
А время идет, идет... А мы зачитываемся и зачитываемся этим романом. Но о чем он? В самом деле – о чем?
«Неожиданный поворот» Бориса Свойского:
«Давайте поговорим о Пушкине. Например, о его романе «Евгений Онегин». Времени у нас для такой темы мало, поэтому мы сразу сделаем неожиданный поворот.
Как прекрасно это произведение, не правда ли? Но о чем оно? Странный вопрос? Да. Однако, все же – о чем? Какова его идея? Пушкиноведы давно зачарованы тайной «Онегина». Я затрудняюсь назвать идею и, уверю вас, не только я. Она как бы ускользает или, лучше сказать, убегает от вас, как горизонт. Ладно. Оставим в покое идею, взглянем на сюжет. Он столь прост, что диву даешься. Провинциальная барышня влюбилась в столичного молодого человека, а он в нее – нет. Спустя некоторое время он увидел ее в Петербурге и понял, как она прекрасна, но она уже замужем. Вот и все.
Чехов бы сделал из этого рассказ страницы на четыре. А Островский, добавив несколько новых интриг и ярких русских выражений, написал бы пьесу. Но, чем же мы-то любуемся, читая Онегина? Красотой языка? Конечно. Но одного языка мало для того, чтобы получился роман. Позвольте, а русская жизнь, а природа? Перечитайте роман, – отвечу я, и вы убедитесь, что описания русской жизни и природы там немного. Это сразу же заметили некоторые критики и незамедлительно указали, что в романе как-то пустовато. В то время русскую жизнь уже научились описывать очень реалистично, подробно. И русские пейзажи умели преподносить весьма живописно. Так что же в «Онегине» вообще нет ничего, что ли? Именно так и считал Писарев, который разнес его в пух. Но роман-то великолепен. Как же это может быть? Пушкинисты знают манеру этого великого мастера, чародея: «И сквозь магический кристалл я даль свободного романа еще неясно различал».
Сначала у Пушкина вместо слова «даль» стояло слово «план», но, наконец, он нашел самое лучшее – «даль». В романе – бесконечная русская даль, бесконечное пространство и бесконечная душа, и бесконечная жизнь. Чуть касаясь словами темы, едва задевая струны нашей души, Пушкин умел создавать такое волшебное эхо, что, кажется, оно не требовало никакой особенной идеи. Вы сами всегда готовы, как Белинский, придя в восторг, наделить любыми идеями бескрайнее пространство романа.
Этот роман – Россия. В нем и суета, и покой, и бал, и осенняя слякоть... И так хочется счастья.
Ах, жизнь! В ней все неосторожно,
Все невпопад, все в суете.
Назад вернемся в строфы те,
Где счастье было так возможно.
Стихи принадлежат Свойскому. Всякий свой «Неожиданный поворот» он заканчивал стихами.
1974 год. Шестое июня. Мы в Москве. Нельзя передать, что творится на Пушкинской площади – вся Москва пришла на день рождения Пушкина, все хотят читать его стихи. Все хотят читать его стихи, а микрофон работает очень плохо, очередь желающих читать запрудила всю улицу Горького. Всю – не проехать, не пролезть. Скандал с милицией: перенесите движение с улицы Горького на другие улицы – мы хотим читать стихи Пушкина. Очередь огромна. «Кто последний?» – спрашивает старушка. Ей очень много лет, девяносто наверное. Стихи хотят читать все, но говорят: «Пусть бабушка почитает. Пропустите ее без очереди». Сухонькую старушку начинают передавать на руках к подножию памятника Пушкину. Ее несут, мы снимаем, она – на помосте, и что, вы думаете, читает? Письмо Татьяны. «Я к вам пишу, чего же боле...» Огромная Москва затихает – старая женщина читает Пушкина. Письмо Татьяны.
А давайте вспомним онегинское письмо. То, в конце романа. «Я знаю, век уж мой измерен; но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я». Все. И все. Но сколько здесь... сколько здесь любви, раскаяния, Жизни сколько! А строк? Сколько строк? Четыре. Какой мастер!
Но вот он пишет не о любви, о природе. «Зимы ждала – ждала природа, снег выпал только в январе». И дальше вдруг: «На третье в ночь». Прозаизм, но как стоит-то на месте! «Снег выпал только в январе. На третье в ночь». Это не талант, это гениальность.
Во времена Пушкина прозаизмы в стихах запрещались. Ни в коем случае прозаизмов в стихах допускать нельзя. Запретители умерли, забыты, а строчка осталась. Она живет. Мы читаем ее и читаем, и недавно люди, они называются синоптиками и метеорологами, высчитывали, насколько поздно в Москве может, в принципе, выпасть снег. Высчитывали по Пушкину. Третье в ночь. Прибавляем (старый же стиль) 12 дней, получается – пятнадцатое января. Середина зимы.
Говорят, снег в Москве выпадает в ноябре. Ничего подобного: читайте Пушкина.
Талант угадывает, а гений?
Исаковский не был гением, он был талантливым человеком. Довольно строчки, чтобы понять, что поэтом Исаковский был талантливым. Возьмем четыре. Исаковский пишет о любви:
Еще косою острою
В лугах трава не скошена.
Еще не вся черемуха
К тебе в окошко брошена.
Где слово «любовь»? Нет его. Но сколько любви, между тем! Вот так надо писать. Так, как Исаковский. А кто первый? Пушкин: «Глаза Олениной моей».
Или вот. Тот же Исаковский. В День Победы все поют эту знаменитую его песню: «Враги сожгли родную хату». Берем, как договорились, только одну строчку: «И на груди его светилась медаль за город Будапешт».
Медаль за город Будапешт. Это что такое? Сводка в газете «Правда»? Это что – сообщение для телевидения? Нет, это в песне! Совершенно легко и свободно делают такие таланты, как Исаковский. В песне. Но кто сделал первым? «На третье в ночь»? Пушкин!
Пушкин. «Сказка о царе Салтане». Белинскому она не нравилась, ему вообще сказки Пушкина не нравились. Но мы сейчас не о Белинском, да и не о сказке. Всего одна строчка из нее. Царевна Лебедь говорит Гвидону: «Что ты тих, как день ненастный?» Гениальное сравнение. Гениальное! Легко ли такое найти? Нелегко. Даже Пушкину. Он ищет и ищет, зачеркивает и зачеркивает... И так всякий раз. Неважно – сказка ли, роман ли. Евгения Онегина писал семь лет. Писал и переписывал. Переписывал без конца и путался в вариантах. Читает друзьям главу из «Онегина», а они ему говорят: «Глава эта твоя давным-давно напечатана, там нету таких стихов». Он путался в вариантах. Путался. Он не помнил, что он напечатал. Писал семь лет. Начал в Молдавии, в Кишиневе, закончил осенью тридцатого, Болдинской осенью, и все время путался. Путался, но у него был брат, и звали этого брата Лев Сергеевич. 1805 года рождения, на шесть лет моложе Александра Сергеевича, на шесть.
Водку пить любил. Был военным человеком, проигрывал массу денег в карты, писал брату: «Пришли денег – надо расплатиться». Тот его ругал в письмах, но память... Память у Льва Сергеевича была потрясающая. Он знал все варианты. Они ж переписывались. «Я вот так написал. Нравится тебе, Левушка?» – писал один Пушкин другому. Другой, прочтя, запоминал, запоминал навсегда, и когда его спрашивали: «А не помнишь ли, как кончается моя четвертая песнь? Мне кажется, что вот так...», отвечал: «Нет, ты, Александр, ошибаешься. Ты давно ушел от этого варианта. Ты сначала заменил его на это, потом вот на это, а в печать вот это пошло».
Поначалу Александр Сергеевич Льву Сергеевичу возражал. Потом убедился: спорить с Левушкой бессмысленно – он во всем прав. Как называли Льва Пушкина? Льва Сергеевича Пушкина? Полнейшим неизданным собранием сочинений Александра Сергеевича Пушкина. Лев Пушкин помнил все и брата выручал, всякий раз, впрочем, приписывая: «А заодно – 150 рублей. Я вчера проиграл. Ну заодно, я ж тебе оказал услугу». Брат писал скандальные письма, учил жить, но 150 рублей высылал.
С карточными долгами брата Пушкин рассчитывался. Да он и сам ангелом не был. Любил женщин. Как и брат, любил играть в карты. Играл плохо. Ангелом Пушкин не был, любил женщин, любил карты и еще очень любил разыгрывать читателя.
Все знают, что 10-ую главу «Евгения Онегина» Пушкин сжег. «Сжег, – писал, – в связи с изменившимися обстоятельствами». Что за обстоятельства такие? Да 14 декабря. Восстание декабристов. Но Пушкин и прежде сжигал. Многое. Но часто говорил, что сжег, а на самом деле оставлял, зашифровывая. В каком-нибудь другом произведении. Перетасовывая строки. Жалел. Жалел сжигать. Рука не брала. У Гоголя взяла, а у Пушкина не брала...
Про сожжение 10-ой главы «Онегина» сообщил всем. Сообщил Вяземскому, Плетневу – всем. Он с ней долго мучился, с десятой главой. Он не знал, что делать с Евгением. Хотел его отправить к декабристам, отправил в путешествие, а потом вдруг написал: «Десятую главу сжег». Сжег! Но уже все знали привычку Пушкина разыгрывать читателя, и когда его не стало, взялись рыться в архивах. И нашли! Эту самую главу. Не скоро, очень не скоро – в 1910 году, но нашли. Кто умер из великих русских писателей в 1910 году? Толстой.
Какое у Толстого самое великое произведение? «Война и мир».
Какая связь между десятой главой «Онегина» и романом Толстого «Война и мир»? А вот какая.
Толстой окончил писать «Войну и мир» в 1863 году. Сколько лет ему было? Вы когда-нибудь задумывались над этим? 35. Мальчишка! Мальчишка, а написал великое произведение. Но нас в нем сейчас интересует одна только вещь.
Барклай де Толли, высоченная фигура, прекрасный полководец. Памятник ему стоит перед Казанским собором. А рядом – Кутузову, прекрасному полководцу, высоченной фигуре... Два человека – Барклай де Толли и Кутузов – сыграли огромную роль в борьбе с Наполеоном. Но как вступил в борьбу второй, помните? Что делает Александр Благословенный? Как только война подступает к границам России? Меняет командующего: Барклай де Толли уступает Кутузову, и мы все знаем, чем кончилась война 1812 года. Именно война 1812 года, не Бородинское сражение. Россия войну выиграла.
Вот над этим Толстой все время раздумывал: как же получилось все-таки выиграть войну у великого Наполеона? И додумался. «Пока война велась за пределами России, Барклая де Толли было достаточно, но как только она пришла в Россию, нужен был свой, родной, человек», – объясняет смену командующих Андрей Болконский. Такой человек появился, и, продолжает уже Толстой в авторской речи, поднялась дубина народной войны и била, и била наполеоновское войско, пока наконец не изгнала его.
«Дубина народной войны». О ней нам рассказывают в 9 классе учителя, о ней мы пишем в своих сочинениях. Мы свыклись, но перечитывая «Онегина», «Онегина» дополненного, с десятой главой, вдруг обнаруживаем иное. Нечто иное...
Десятую главу расшифровали, собрав разбросанные Пушкиным строки, не всю. Часть пропала бесследно, но собрали. В 1910 году. Толстой в десятом умер. Он многих исследователей войны 1812 года читал, многих, но Пушкина, 10-ю главу, он не мог прочитать. А вы можете. Там звездочка, сноска: «сожжена Пушкиным, восстановлена», и нас там интересуют всего четыре строчки. По поводу войны 1812 года.
И скоро, силою вещей,
Мы очутилися в Париже,
А русский царь главой царей.
«Силою вещей!» – вдруг выдыхает этот гений. Народная дубина, народная дубина… Так получилось. Силою вещей. Могли проиграть, но выиграли. Так сложилось. Силою вещей.
Это настолько теперь известный афоризм, что, когда мы вдруг кого-то спрашиваем: «А как получилось, что ты вдруг женился на ней, и вы переехали в другой город?», вам отвечают: «Силой вещей, как говаривал Пушкин».
«И скоро, силою вещей, мы очутилися в Париже, а русский царь главой царей». Дальше – многоточие.
Есть в нашем городе человек по фамилии Носков. Бывший ректор экономической академии, профессор, доктор наук, экономист известнейший не только в России. Как-то мы с ним встретились, и я понял, что это он в свободное от Пушкина время занимался экономикой и руководил академией. Все силы брошены на Пушкина. Собрана огромная пушкинская библиотека, вороха архивных материалов перелопачены. О связях Пушкина с Самарским краем лучше Носкова не знает никто. Пушкин здесь не был, нет. Но люди из Самары у него бывали. Один из таких людей Второв. И вот что пишет вслед за Носковым о Второве самарский журнал «Перфоманс».
«Второв Иван Алексеевич. Родом не из Самары, но большую часть жизни здесь проживший. Второв прожил в Самаре с перерывами более пятидесяти лет (с 1781 по 1835 год) и почти сорок лет вел дневниковые записи. «Для себя». Не предназначенные для печати, простые и безыскусные строки являются уникальным человеческим документом, который воссоздает быт и жизнь наших далеких самарских предков.
Иван Алексеевич владел крупнейшей по тому времени библиотекой – 2000 томов, где хранилось самое опасное и преследуемое произведение Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», произведение, за которое людей отправляли на каторгу. Он мог знать и, несомненно, знал многих участников и очевидцев Пугачевского бунта, являлся городничим в период Отечественной войны 1812 года, был современником декабрьского восстания и лично знал казненных декабристов – Рылеева, Бестужева, Пестеля. Антон Дельвиг, приятель Второва по масонской ложе, с большой нежностью и доброжелательством принимал у себя «глубинного философа», как называл он Второва в одном из писем. Дельвиг познакомил Ивана Алексеевича со своим близким другом Александром Сергеевичем Пушкиным. В дневниковой записи от 26 ноября 1827 года Второв пишет: «Я пошел во втором часу к барону Дельвигу. У него застал я Булгарина и Александра Сергеевича Пушкина. В беседе их просидел до трех часов. Последнего желал увидеть давно. Увидел маленькую белоглазую штучку. Более мальчика, нежели мужа, и ветреного шалуна по физиономии. Но его рассказы и критика совершенно пиитические».
А вот еще одна дневниковая запись. Николая I. О Пушкине.
Как они встретились? Очень просто. Царь потребовал, чтобы, когда он будет в Москве, ему туда доставили Пушкина. Пушкина доставили. Из Михайловского. Царь его принял в Кремле и на следующий день записал: «Вчера около трех часов разговаривал с одним из самых умных людей в России».
«Одним из самых умных людей в России». Николай понимал, кто такой Пушкин. Хорошо понимал. Он сам был совсем неглупым человеком. В школе об их отношениях, Пушкина и царя, мы судили по стихотворению Лермонтова «На смерть поэта». Нас так учили. Но все не так просто, совсем не так просто...
Николай Первый оплатил все долги погибшего Пушкина. Очень любил «Бориса Годунова». Зачитывался этим произведением! Пушкин, впрочем, и сам был доволен этой своей трагедией. Писал Плетневу: «Вчера закончил Бориса Годунова, перечитал и прыгал на одной ножке по аллее, приговаривая: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын». Нравилась ему его трагедия. А Николай Первый, он у Пушкина «Бориса Годунова», изданного уже, попросил. И прочел, и оставил на полях несколько замечаний. Он не требовал, чтобы Пушкин что-то исправлял, нет. Просто сделал несколько пометок на полях.
Прошло очень много времени. Франция. Мериме. У Мериме – несколько статей о русских писателях. В статье о Пушкине он пишет: «Удалось найти «Бориса Годунова» с замечаниями Николая Первого. Замечания русского государя обнаруживают в нем очень большой вкус и литературные способности». Это о Николае Первом. Мериме. О Николае Первом и Пушкине.
Все не так просто. Все не просто...
Гоголь. «Выбранные места из переписки с друзьями».
Прочтя их, Белинский напишет Гоголю грозное письмо, и мы все будем разделять точку зрения Белинского на «Выбранные места из переписки с друзьями». Никто из нас, говорю о своем поколении, «Выбранных мест» не читал (их невозможно было достать), но мы все говорили: «Белинский совершенно прав». Так нас учили. Много позже я «Выбранные места» все же прочел. Удивительное произведение. Но нас в нем сейчас интересует всего лишь одно место. То, где Гоголь пишет, что сжег «Мертвые души». Пишет, что не нравятся – сжег. Сжег произведение, «сюжет которого мне подарил великий Пушкин». И «Ревизор», пишет Гоголь, не нравится, и «Ревизор», «сюжет которого мне подарил великий Пушкин». Он никогда не говорил об этих произведениях, не сославшись на Пушкина. На Пушкина, подарившего сюжет «Мертвых душ» и «Ревизора».
Когда «Ревизор» написан? В 1836-м. А родился Гоголь когда? В 1809-м. Сколько было Гоголю? Мальчик. Молодой человек. Вдруг Пушкин, великий Пушкин дарит ему этот сюжет. Говорит, что сейчас у него – Пугачев, некогда, но ему кажется, что сюжет стоит того, чтобы им заняться. Что Гоголь? Благодарит и говорит, что напишет. Обязательно напишет пьесу об этом, и «вся Россия будет умирать от хохота».
И Россия умирала от хохота. Но обещал он это, еще не написав ни строчки.
Ставить «Ревизора» не собирался никто. Зачем? Такое разоблачительное произведение. А Николай Первый прочитал и сказал знаменитую фразу: «Всем досталось, а мне больше всех. Ставить немедленно!» И «Ревизор» пошел. С николавской руки пошел.
Не все так просто. Не все так просто...
Шестидесятые годы прошлого века. «Литературная газета». Дискуссия. Писатель и читатели. Идет уже несколько месяцев. В одном из писем мать рассказывает про сына. Про то, как заставила его прочесть Пушкина.
С утра до ночи сын читал детектив. Называется «Конец осиного гнезда». Весь про шпионов. Весь. В школу ходил редко – читал «Конец осиного гнезда». С утра до ночи. Закрывал и тут же открывал снова. Она у него (он учился в шестом классе) спросила: «Скажи мне, пожалуйста, это что, такое великое произведение?» – «Мама, – сказал сын, – это великое произведение». – «Ну и сколько раз ты его прочитал?» – «Уже 63 раза. Сейчас читаю 64-й» – «Когда закончишь, подойди ко мне». Прочитал, подошел, мать его просит: «Расскажи содержание». Начал рассказывать и начал сбиваться – не помнил, кто кого предал, кто кого убил. Это наше, советское произведение. «Конец осиного гнезда». 64 раза прочел и не помнит. «Тогда я ему, – пишет женщина, говорю: «Прочитал бы ты Пушкина «Капитанскую дочку». – «Ну чего там хорошего», – не хочет мальчишка. «Прочитай, я тебе велосипед куплю». – «За велосипед буду». Дала она ему «Капитанскую дочку», он ее прочитал и моментально открыл «Конец осиного гнезда». Читать 65-й раз.
Прошло два года, сын в восьмом, продолжает читать «Конец осиного гнезда», и мать просит его напомнить ей сюжет «Капитанской дочки». И он начинает рассказывать. Близко к тексту. Прочитал из-под палки, за велосипед, но помнит все. Помнит Гринева, помнит Савельича, помнит Машу Миронову. Помнит и не может понять, по лицу видно – не может, почему он помнит их всех. Один раз прочел, из-под палки – и не может забыть.
«Прошло много лет, – завершает письмо в газету читательница, – у меня внук, он в шестом классе, и вдруг я слышу за стеной, как сын ему говорит: «Ну что ты всякую ерунду читаешь? Я тебе хорошо заплачу – прочитай «Капитанскую дочку».
Вот что такое Пушкин. А есть такой Паустовский. А у него книга «Золотая роза», о писателях, о языке художественного произведения, о языке поэзии. Несколько строк. «Если бы, – пишет Паустовский, – на нашей планете произошла, предположим, какая-то катастрофа... Ну, пускай не на планете, а в нашей стране, и Советский Союз (тогда был Советский Союз) исчез бы с лица Земли, и ничего не осталось бы на его территории – ничего. Но некто, придя на эту территорию, занялся бы раскопками и смог бы найти кусочек бумажки, один только кусочек бумажки, где были бы строки:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла…
Думаю, что этот некто понял бы: когда-то здесь жил великий народ, и у него была великая литература.
Пушкин. Опять Пушкин. Великий Пушкин.
Великий Пушкин, говорим мы. Но сам-то он знал себе цену?
Себе Пушкин цену знал хорошо. Чего стоит его «Памятник», чего стоит знаменитый афоризм «черт меня угораздил с умом и талантом родиться в России». А вот строчка из письма Наталье Николаевне. «Наташенька, получил от тебя письмо. Ты там пишешь о будощности наших деточек. Пишешь, что, как тебе кажется, Гришка будет поэтом. Наташа, таким, как отец, не будет. А хуже, стоит ли?»
В 1999 году Пушкину исполнилось 200 лет. Борис Ельцин, в то время Президент России, поехал в Петербург – там было большое совещание по поводу приближающейся даты. На совещании встал вопрос, а не сделать ли 6-е июня выходным днем. Выходным день не стал, но двухсотлетие Пушкина отмечалось очень торжественно. Рекламы не было ни на одном канале, на всех был Пушкин. С утра до вечера. С утра до вечера – один Пушкин. Только что прошел дефолт, денег нет, но празднуем юбилей Пушкина. И правильно делаем. Пушкин – это Пушкин. Празднуем юбилей, и Первый канал каждый день сообщает: до дня рождения Пушкина осталось 165 дней, 150, 10... Тут же появляется анекдот: до дня рождения Пушкина осталось пять рублей.
Наконец наступает 6 июня. В программе – передача: «Потомки Пушкина». Думаю, посмотрю. Смотрю. Рассказывают, сколько у поэта потомков, где они живут. Разбросаны по всему миру. Германию показывают. Городок какой-то, не помню уже какой, и молодой парень, корреспондент, говорит: «Я приехал сюда потому, что здесь есть памятник Пушкину. В центре города. Вот он». На экране большой бюст Пушкина, и написано – Пушкин. Корреспондент говорит: «А интересно, знают ли жители города, кому памятник». Подходит к прохожим, спрашивает: «Это кто?». «Какой-то полководец»... «Кто-то из русских»... «Не знаю...»
«Но мы приехали не только за этим, – продолжает корреспондент. – Здесь живет прапраправнучка Пушкина». Шестое июня, роскошная погода, в кадре – корреспондент и милая женщина. На вопросы отвечает на превосходном русском: говорит, родилась в Германии, но в семье сохранили русский. «Скажите, – спрашивает корреспондент, – а книги Пушкина у вас в доме есть?» – «Есть все». – «А не знаете ли какое-нибудь из стихотворений наизусть?» – Много, – говорит, – знаю». – «А не прочтете ли?» – «С удовольствием», – соглашается и начинает читать:
«Жди меня, и я вернусь. Только очень жди. Жди, когда наводят грусть...» Корреспондент не перебивает, он ждет, когда праправнучка Пушкина дочитает до конца произведение своего великого предка. Она заканчивает. «Спасибо большое», – говорит корреспондент. «Пожалуйста», – говорит она...
Вот с этих пор я знаю, что в год, когда отмечалось двухсотлетие Пушкина, до дня его рождения оставалось пять рублей, и что живущая в Германии праправнучка Пушкина знает массу его стихов, и одно из них – симоновское – она нам прочитала.
Но вот какая вещь... Вот какая вещь... Памятник в Германии Пушкину поставили правильно. И если такой памятник есть в Испании, то это тоже правильно. И в Австрии памятнику место, если он и там есть. Пушкин прожил недолго – тридцать семь лет. Но написал обо всем, всего коснулся. И всех.
Он никогда не выезжал из России, но сила его «Маленьких трагедий» такова, что если их читают в Испании, нерусские люди, то они уверены, что Пушкин – испанец и никуда не выезжал из Испании. Австрийские читатели Пушкина считают его австрийцем, немецкие немцем. Таково свойство Пушкина. Свойство его стихов. Свойство «Маленьких трагедий», до сих пор до конца не открытых, непознанных…
1811 год. Василий Львович Пушкин везет своего племянника в Петербург. Авось, удастся устроить в лицей. Все еще впереди…
Источник: «Волжская коммуна», 27, 28 и 29 октября 2005 г.
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: