29 апреля 2008 11:33
Автор: Борис Кожин, Светлана Внукова
УЛИЦЫ ПОМНЯТ
В 1967 году, в год 50-летия Октября, детская редакция нашего телевидения попросила меня рассказать ребятам о революционных событиях в Самаре. И я рассказывал о революционных событиях. И о революционерах, что ходили по самарским улицам. И о домах, к которым они имели отношение... Я сделал очень много передач вот под таким названием – «Улицы помнят». Но сегодня не о революции. Сегодня, в январе 2006-го, – совсем о другом...
Есть такой двухтомник «Годы и события. Хроника», выпущенный к 150-летию Самарской губернии. Я тут недавно у себя на работе, на студии кинохроники, решил его, этот сборник, полистать… Что было в нашем городе любопытного в 1906 году? Сто лет назад? Открыл первый том, написано: «1906 год. 12 февраля. В Самаре на Саратовской улице (ныне – Фрунзе) освящено здание католического костела, построенного по проекту архитектора Богдановича в готическом стиле».
Листаю дальше и нахожу сведения еще об одном интересном доме. Тот же 1906 год, но уже шестое октября: «В Самаре открыт концертный зал и ресторан «Аквариум». Все по-старому стилю.
И, если мы читаем о двенадцатом февраля, когда произошло освящение собора, или, скажем, об октябре 1906 года, когда был открыт «Аквариум», то надо это иметь в виду и прибавлять обязательно 13. Но дело, конечно, не в этом. Дело не в этом, а в том... Понимаете, мне вдруг тогда показалось, что сегодняшний разговор об улицах, которые помнят, должен быть про дома. Про дома. Ну вот и начнем с этих двух домов.
Итак, 12 февраля по старому стилю. Освящен костел на улице Фрунзе. Тогда – на Саратовской улице. А что сейчас с этим костелом? Долгие годы, самарцы это хорошо знают, там был отдел краеведческого музея. А сейчас польский костел опять играет ту роль, для которой он был предназначен. И это прекрасно.
У «Аквариума» совсем другая судьба.
«Аквариум» – это одно из самых знаменитых зданий стиля модерн в нашем городе. Стоит оно на Самарской, 95. Я жил рядом с ним. Совсем рядом – на Самарской, 85.
Сейчас на нем, на «Аквариуме», висит мемориальная доска, свидетельствующая, что именно здесь работала первая в Самаре пионерская организация, созданная в 1922 году. Я, конечно, этого не помню – меня еще тогда, в 22-м, не было. И о том, что в «Аквариуме» была кафедра мединститута, я знаю лишь по рассказам мамы – она окончила наш мединститут в 35-м году. Ну а потом в «Аквариуме» разместили ТЮЗ. И кукольный театр. Вот это уже было при мне. Ну а потом… Потом театр юного зрителя переехал на угол Льва Толстого и Братьев Коростелевых, а одно из самых знаменитых в нашем городе зданий... умерло. Роскошное здание стиля модерн. Одно из лучших архитектурных творений Самары cтоит мертвое. Кому-то пришло в голову открыть там торговый центр. И несколько лет торговый центр там был. И убивал, и убивал это здание.
Торговому центру совсем не везло с покупателями. Очень мало народу в него заглядывало. Как-то не сложилось у хозяев этого торгового центра. Что-то они не поняли. Что-то недоучли. Что-то недодумали. И вот это здание стало умирать. И умерло. Стоит там, где стояло, но жизни нет. Только грязь, разбитые стеклянные двери, мусор вокруг… И так уже много лет...
Про дома я сегодня рассказываю… Про дома. Но у «Аквариума» мне встречаются люди (я часто на Самарской бываю). Немолодые. Стоят, смотрят недоуменно на мертвый дом и спрашивают: «А где же ТЮЗ? Он был здесь, когда мы жили в Самаре. Мы ходили сюда детьми. Мы своих детей сюда водили. Привезли вот внуков, но где же ТЮЗ?!»
Я им говорю – где, но... Видели бы вы их лица!
Вот как бы вам передать выражение этих лиц?... Это лица людей, которые шли на встречу с жизнью, а попали... на похороны. Он все эти годы был жив для них, этот дом. Дом, который, возможно, и сделал их людьми... А теперь вот стоит мертвый. И таких домов в Самаре... И таких домов в Самаре много.
Ну вот давайте пройдем по нескольким улицам. Для начала, скажем, по Ленинградской.
Я сказал: «Пройдем», но это очень непросто сегодня – улица на капитальном ремонте. Улица на капитальном ремонте и, вероятно, будет выглядеть очень красиво, когда ремонт завершится. По крайней мере, так она уже выглядит сегодня от Куйбышевской до Чапаевской. И это замечательно. И самарцы ждут-не дождутся, когда, наконец, она вся будет такой. Когда будут завершены работы на Ленинградской. Ждут. Но тех, кто помнит, что Ленинградская называлась Панской, среди них совсем мало. Они умерли уже почти все. Но уже тогда, когда Ленинградская называлась Панской, был на ней, на ее углу с Молодо-гвардейской (а Молодогвардейская тогда называлась Соборной) огромный дом. Я не раз видел фотографию этого дома. Фотографию той, далекой, поры. Дом и сейчас стоит. И вы уже, наверное, догадались, что речь идет об универмаге.
Когда Ленинградская называлась Панской, универмаг этот назывался универсальным магазином Чернова. На старых фотографиях самарских так и написано огромными буквами: «Универсальный магазин Чернова». Фамилия Чернов потом исчезла, и поколения, и поколения самарцев знали магазин уже как Центральный универмаг. Старики, правда, часто «уерман» его называли. Или «вуерман». Как-то не выговаривали, но магазин знали… Его знали все. Все знали Центральный универмаг на Ленин-градской... Потом он назывался «Юность», «Детский мир».
Нету сейчас, нет этого знаменитого на всю губернию магазина. Умер.
По крайней мере, для многих, кто знал его как универмаг.
Как это так, на углу Ленинградской и Молодогвардейской нет универмага? А так – нет. Был. Около двух сотен лет был. А сегодня это магазин строительных товаров. И не больше. Совершенно пустой – товары дороги. Но, правда, и по Ленинградской в этом месте пройти тяжело. Но не это главное. Главное, что нет универмага. Знаменитого универмага. Со знаменитыми продавцами...
Я вспоминаю некоторых из них, из продавцов. Вспоминаю. Мы, мальчишки с Самарской улицы, а жили мы на углу Самарской и Некрасовской, и это совсем рядом с универмагом, бегали в него специально.... нет не за покупками – денег у нас на покупки, конечно же, не было... мы бегали туда смотреть на одного из вот этих вот продавцов. Имени я не помню. Фамилия его – Альт. Он был из старых, дореволюционных продавцов. То ли приказчик до революции, то ли хозяин магазина... А в советские времена работал в посудном отделе, и вот на него-то мы и ходили. Мы смотрели на него и мы его слушали. Когда меня долго не было дома, и потом меня спрашивали: «Где ты был?», я отвечал: «В универмаге». «Зачем ты туда ходил?» – спрашивали меня. «Слушать Альта», – говорил я. Да что я – толпы, толпы людей приходили в универмаг послушать Альта. Альт не умолкал! Он уже тогда был старик. Уже тогда был старик, но никакого продавцовского халата на нем не было. Старик Альт одет был всегда с иголочки. На нем всегда были черный костюм, белая рубашка и галстук. Остроумец, всегда в хорошем настроении, он кричал так, что слышно было в других отделах: «Подходите, поступил новый, великолепный товар!» Никакого великолепия не поступало. Это были первые, послевоенные годы: 47-й, 48-й, 49-й... Только что отменили карточки и ордера на промтовары, и поступал обычный ширпотреб. Какие-то невзрачные вазочки, какие-то розеточки, какие-то очень некрасивые блюдца и чашки... Но вот их в руки брал Альт, кричал, насколько они прекрасны, как важно срочно купить их, поставить на стол... Кричал весело, виртуозно передвигаясь среди своего бьющегося товара, и товар на глазах у изумленных покупателей преображался. Непритязательная посуда превращалась в произведение искусства и расходилась вся! Вся! Альт мог продать все, что угодно. Что бы ни привезли к нему из посуды, что бы ни привезли, он продавал моментально. У него нельзя было не купить. На последние гроши покупали люди посуду у Альта и потом всем говорили (я сам не раз слышал), что посуда у них от Альта. «Где вы купили эти розетки?» –спрашивали хозяйку. – «У Альта», – отвечала она, и все понимали – где. «У Альта» – значит, в главном универмаге города. На углу Ленинградской и Кооперативной. Молодогвардейской она стала после Альта.
Газета «Волжская коммуна»… У нас дома всегда выписывали эту газету. Да и кто тогда в нашем городе ее не выписывал? Газет было мало, да и газета «Волжская коммуна» нравилась всем. И вот однажды открываю «Коммуну», открываю и вижу – огромный портрет Альта. Отмечался какой-то его юбилей и «Волжская коммуна» посвятила ему огромный очерк. Точно помню, как назывался очерк. Очерк об этом потрясающем продавце. Назывался этот очерк так: «За работой Альт». И прекрасный его фотопортрет: как всегда – улыбка, как всегда – черный костюм, белая рубашка, галстук, а за спиной.., а за спиной – посуда... Альт – за работой. В посудном отделе Центрального универмага, что на углу Ленинградской и Кооперативной.
Отделов в универмаге том была масса (он был огромным – универмаг), и среди прочих – отдел парфюмерии.
Мальчишки в этот отдел не ходили. А я ходил, потому, что там работала тетя Соня Кристалинская, семья которой дружила с нашей семьей. Знакомая фамилия? Тетка, тетка популярной певицы Майи Кристалинской. Отец Майи Кристалинской отсюда, из Самары. Жил на Садовой улице. На задах нашего дома. Мы на Самарской, а он – на Садовой.
Так вот, тетя Соня – тоже была продавцом Центрального универмага, в который мы, мальчишки, бегали, кстати, не только затем, чтобы послушать Альта, но и затем, чтобы разжиться деньгами. Их много можно было в универмаге найти. Если внимательно смотреть под ноги. Народу там была тьма. Сейчас магазинов много в Самаре. Тогда столько не было, а большой и вовсе один. И все в него шли. Много народу, и, если смотреть под ноги, то по одной, две, три копейки монет набиралось довольно много. А можно было найти монеты и по двадцать копеек. Нет, рублей там не было. Рубль на полу даже такого большого и многолюдного универмага – это редкость. А вот мелочи, мелочи было много. Если так вот с полчасика, с часик походить... Не отрывая от пола глаз, можно было набрать и на газировку, и на мороженое можно. Мы, окрестные мальчишки, давно эту хитрость открыли. Шли сквозь толпу, слышали голос Альта и не отрывали глаз от пола. И набирали. И на мороженое, и на газировку...
Универмаг... Сколько людей оделись... плохо ли, хорошо – дело не в этом... сколько людей оделись в универмаге на Ленинградской! Купили там себе обувь. Купили что-то еще...
Воровали. Это обязательно. В универмаге это обязательно. Но сколько там было и радостного! И, конечно же, это было и место встреч! Ну где на Ленинградской встретиться, как не на ступеньках Центрального универмага? Ты можешь не знать город, улицы толком не знать, но уж универмаг ты найдешь. Не найдешь – подскажут. Универсальный магазин знают все! Как старухи ни перевирали названия – «уерман», «вуерман» – все прекрасно понимали, о чем идет речь.
Нет... Нет универмага.
Но идем по Ленинградской дальше. «КОГИЗ». Мало кто скажет сегодня, что это такое. А это книжный магазин. «КОГИЗ» – это Куйбышевское областное государственное издательство. Аббревиатура. «КОГИЗ» – огромными буквами. На магазине, который находится на первом этаже, между Молодогвардейской и Чапаевской. Потом он стал называться «Книги». Потом он стал называться «Современник». Мы движемся к Куйбышевской. Мы просто перешли на другую сторону. Мы перешли наискосок от универмага. Нет там этого теперь магазина. Знаменитого магазина. Главного книжного магазина нашего города, как бы он, магазин этот, ни назывался – «КОГИЗ», «Книги» или в последние десятилетия – «Современник». Разве это магазин? Конечно, это не магазин. Нет, это, конечно, – магазин, но и не магазин. Это место, где люди становились людьми. Хотя бы потому уже, что они там покупали книги. Вы, думаете, тогда было там легко купить книги? Не всегда. Но они старались. И покупали. Многие люди выросли на книгах, которые были куплены в этом книжном магазине. Кто в «КОГИЗе» их покупал, кто позже – в «Книгах». Кто еще позже – в «Современнике»...
Нет там этого магазина. То есть магазин-то есть. Но совсем другой. «Бенефис». В нем торгуют тканями. Людей там нет – цены высоки. Ткани прекрасные. Но нет книжного магазина. А многие, кто давно не был в Самаре или в этой ее части, уверены, что он есть. И приходят так же, как в ТЮЗ, на Самарскую, 95. Приходят, а там – «Бенефис». А там торговля тканями. И они тоже стоят совершенно растерянные. И для них это потеря огромная. Это был магазин их детства, юности, зрелости. А также магазин детства и юности их детей. А теперь они пришли с внуками. А кто-то и с правнуками. Купить что-нибудь в этом магазине. Почитать ребенку. Сегодня книг много, но они уверены, что купят именно в этом магазине. И именно сейчас расскажут, как покупали здесь книжки себе. И как им здесь их покупали. Ничего подобного! Магазина этого нет. Нет.
Я видел у приятелей, которые очень серьезно относятся к своим библиотекам, книги, где они пишут числа и года приобретения. Некоторые пишут и где книжку купили. И во многих написано: «Город Куйбышев, год такой-то, «КОГИЗ». «Город Куйбышев, год такой-то, магазин «Книги». «Город Куйбышев, год такой-то, магазин «Современник»... Есть. Есть такие люди. Им много лет, и те, что продолжают жить в Самаре, знают, что ни «КОГИЗа», ни магазина «Книги», ни «Современника» на Ленинградской нет. Нет, книги есть. И их значительно больше, чем прежде. И магазины книжные есть. Но им важно, чтоб был вот этот. В котором они покупали книжки, когда были детьми и когда детьми были их дети. И они бы хотели, чтобы и внуки их покупали в этом же магазине книжки... Но магазина нет. Вот такой бенефис...
Идем, впрочем, дальше. Теперь уже по этой же стороне и доходим до угла Ленинградской и Фрунзе, которая прежде называлась Саратовской. Знаменитый кондитерский магазин. Знаменитый на всю Самару. Знаменитый на всю область. Батюшки! Сколько там было в свое время конфет и каких конфет! Нет, он был и пустым, конечно. В годы войны и после войны в первые годы. Но в пятидесятые, но в шестидесятые там было очень много роскошных конфет.
То, что в Самаре самые красивые девушки – это все знают. И все знают, а я просто напомню, что в Самаре – самые вкусные конфеты. И все они были там, в этом кондитерском магазине. Вынужден сказать о конфетах – были. Не те стали конфеты. Но мы не про конфеты. Мы про улицы, которые помнят, мы про дома. Так вот, кондитерского магазина, что был на углу Ленинградской и Фрунзе, его уже тоже нет. Там вообще теперь нет магазина. Но я там, на этом углу, часто бываю. Работаю неподалеку – на студии кинохроники. И часто на углу Ленинградской и Фрунзе жду трамвая. И вот что вспоминаю. Когда-то, совсем ребенком, нет, уже школьником, четвертого-пятого класса, я бегал туда, в этот магазин, вместе со своим приятелем. Покупать конфеты? Никаких конфет мы там покупать не могли – денег у нас не было совсем, я уже говорил. Но мы туда вот зачем бегали. И не только мы. Дело в том, что в конце сороковых – в начале пятидесятых годов мальчишки и девчонки всей страны, от Владивостока до Калининграда, как раньше говорили, собирали фантики. Конфетные обертки. Буквально все.
Денег-то нет, а фантики – у всех. Выманивали, выигрывали, обязательно сохраняли обертку от конфеты, если угощали конфетой в гостях. Она очень нужна была – обертка. Так вот, у нас с Валеркой, приятеля звали Валериком, была огромная коллекция этих фантиков. Огромная. Я хранил ее в детском чемоданчике. А потом фантики у меня младшая сестра выманила. Я с удовольствием их отдал ей (она намного моложе меня) вместе с чемоданчиком. Отдал, и она считала, что теперь богаче всех в мире. И никакой Форд, Ротшильд не могут с ней сравниться – у нее целый чемоданчик роскошных фантиков.
Так вот, зачем мы бегали в этот магазин? Там очень просто, поняли мы, можно собирать эти фантики. Те, кто покупал конфеты, все тут же их пробовали. Вот у этих покупателей, у теть и дядь, мы и выпрашивали фантики. И они нам их спокойно отдавали. И у нас были полны руки фантиков. Это очень просто – сделать уроки, или даже не начинать их делать, сбегать в кондитерский магазин (это не очень далеко от нашего дома), там постоять с часок, и тебе дадут очень много фантиков. Люди пробуют конфеты и хотят выбросить обертки. Не надо: мы с Валеркой тут. Мы говорим: «Тетя, дайте нам фантик». И нам дают. Но мы прекратили это делать. Одна женщина купила огромный пакет конфет. Они назывались «Ласточка» и стоили тогда, я помню хорошо, тридцать восемь рублей. Это было до реформы 1961 года. Деньги – огромные, и она купила конфет очень много и сразу же взяла конфету попробовать, свежую конфету «Ласточка». Конфету она съела, а фантик, желтый с черной ласточкой, красивый очень, хотела выбросить. И тут мы с Валеркой: «Тетя, дайте нам фантик». А она говорит: «Зачем фантик? Берите, ребята, конфеты. Сколько хотите». И мы не взяли. Мы постеснялись. Мы сказали: «Не надо». «Возьмите, ребята. Возьмите себе по конфете, по другой, сколько хотите. Давайте я вам отсыплю». Мы сказали: «Нет». Мы бежали домой. Мы не смотрели друг на друга. Мы вдруг почувствовали себя попрошайками. Нищими. И больше не ходили в этот магазин. Никогда. И вот сейчас, когда я жду трамвая неподалеку от этого дома, где теперь совсем не магазин, а казино и переступить этот порог мне не велено уже жизнью, я всегда вспоминаю вот эту женщину. С пакетом «Ласточек». Она нам многое объяснила, эта очень добрая, очень милая женщина. Нам все давали фантики. А она решила дать нам конфет и изменила нашу жизнь на пороге магазина, которого больше нет.
Магазина нет, а сколько много людей сколько роскошных конфет здесь купило. На скольких столах стояли купленные именно в этом магазине конфеты. На скольких столах Самары, да и не только Самары. Сколько детей тащили туда своих матерей, отцов, бабушек, дедушек, чтобы те купили там им конфеты.
Казино. Вот что сейчас в этом магазине. Охрана. Хорошая плитка, которой вымощен вход в магазин. Но магазина нет. Умер… магазин. Огромный кондитерский магазин огромного города.
Разве, в сотый раз повторяю, умер магазин?
Но идем дальше.
Идем дальше и прощаемся с Ленинградской. Где нет центрального универмага, кондитерского, нет знаменитого букинистического магазина. Букинистического магазина, где книголюбы часами рылись на полках в свое время. Куда можно было принести книги и сдать их не очень дорого. Еще дешевле можно было купить книжки, стоящие на полках этого магазина. Теперь здесь торгуют одеждой. Дорогими галстуками, костюмами, хотя, возможно, уже и не торгуют. Все новогодние праздники (а они нынче длинные) я не был на Ленинградской, может, уже и одеждой в бывшем букинистическом не торгуют. Свой профиль магазины теперь меняют часто. Идешь по улице, видишь один магазин. Приходишь через неделю – другой на его месте. Или закрыт на капитальный ремонт – новые хозяева. И неизвестно: то ли здесь будет магазин, то ли еще что-то... Но продолжаем идти в сторону Куйбышевской. Минуем еще один магазин, которого нет – магазин подписных изданий. Нет, впрочем, и самих подписных изданий. Уже давно. Не только у нас, по всей стране. Но вот и Куйбышевская. Перейдем дорогу. Прямо здесь, недалеко от почтамта, по другую сторону Ленинградской, здесь всегда, ну, по крайней мере, очень долго, был магазин «Рыба». Потом его назвали «Дары моря»... Почему «Дары моря», если в пяти минутах ходьбы великая русская река Волга? «Дары моря», «Океаны» появились одновременно по всей стране. И что интересно, именно в тех городах, которые стоят на берегах рек. «Океаны», одни «Океаны» и ни одного магазина «Река».
Но это к слову…
Рыба. Рыба в магазине «Рыба» была. И, ах, какой это был магазин. Там был бассейн. И рыба там плавала живая. И рыбы было много, разной. Там торговали роскошными консервами. Конечно, все это после войны, все это в пятидесятые годы... Давно. Очень давно. Но и сегодня, точно так же, как к ТЮЗу, точно так же, как к бывшему книжному магазину на Ленинградской, приходит и сюда человек и ищет, ищет глазами. Здесь он ищет вывеску «Рыба» или «Дары моря». И ничего подобного не находит. Никакого рыбного магазина нет. Сегодня здесь торгуют товарами фирмы «Адидас».
Магазин «Рыба» – это не книжный магазин. Нет, не книжный. Но и это часть Самары, часть Куйбышева. Часть огромного города, и это потеря для многих, что его, этого магазина, нет. Дом есть, но рыбой не пахнет. А нам, кто жил здесь в пятидесятые, шестидесятые, надо чтобы обязательно был этот вкусный, манящий запах. Пусть не реки, пусть моря, но чтобы был. Запах как предвкушение роскошного стола, который накроют после посещения этого магазина... Ах, какую там продавали селедку! А какой там бывал залом! Очереди там тоже были. Были там очереди. И надо было, порой, в них долго стоять. Но стоять там было приятно. Он красивый был этот наш рыбный магазин. Теперь нет его там, нашего рыбного магазина. Торгуют спортивной одеждой «Адидас». Народу мало, продавцов больше. Иной зайдет и озирается недоуменно. Привык, что здесь, в этом доме, на углу Куйбышевской и Ленинградской, торгуют рыбой. А тут – «Адидас». Человек ищет, где рыба. Рыба-то есть, но важно, чтобы она была не вообще, а именно здесь, в этом магазине, а не в другом. Самарец, куйбышевец к этому привык. Не учитывается это никогда. И никем. Не учитывается...
Повернем налево и пойдем в сторону площади Революции. Где хлебный магазин? Главный магазин, где торгуют хлебом? Так и было написано десятилетиями: «Хлеб». Нет хлебного магазина. А ведь в нем можно было купить вкуснейший самарский хлеб. Можно было купить такие булки, которые нигде на Волге не продавали. Наступала, например, весна, и там продавали «жаворонков». Это булка, но сделанная как настоящий жаворонок с глазами из изюминок. Не очень дорого. А были булки с посыпкой. А какие там были роскошные сушки! Теперь почему-то нет таких сушек. Корочка у сушек должна быть румяной, и она должна хрустеть. Не румяная у нынешних и не хрустит. Вот если те, кто читает то, что я рассказываю, вспомнят знаменитую картину, которая называлась «Сказание о Земле сибирской». Ту ее сцену, где играет молодая Вера Васильева. Где буфет... Или фильм, который называется «Кубанские казаки», так вот там такие сушки и баранки, какие продавали в нашем магазине «Хлеб» – настоящие, с поджаристой и хрустящей корочкой. Сегодня они ненастоящие, и все, кто знает в сушках толк, огорчаются. Нынешние сушки много хуже прежних, но по цене много дороже. Но даже ими здесь не торгуют. Здесь торгуют кассетами. Кассет очень много. С фильмами, песнями, эстрадными передачами. Но хлеба… нет. Магазин «Хлеб» тоже умер. Потеря большая...
Вернемся. Пересечем Ленинградскую, минуем магазин «Рыба», которого нет, и пойдем в сторону Некрасовской улицы. Развалины. Стоят уже десятилетие. А когда-то развалины эти были кинотеатром, кинотеатром «Триумф». Потом его переименовали. Он стал называться кинотеатром имени Ленинского комсомола. А сегодня это убитый дом. Убитый, убитый наповал. В самом центре города дом-мертвец. Вот это, я думаю, просто преступление. Ну чтобы в центре города стояло в руинах здание, которое для многих поколений самарцев необыкновенно дорого. Тысячи, десятки тысяч самарцев смотрели фильмы в этом доме. Слушали обязательно перед началом сеанса оркестр, слушали певцов и певиц. Назначали там свидания, приходили туда со своими невестами, приходили потом туда же со своими детьми. А те – со своими... Ну как же – выход в город...
Фильмов тогда было мало и шли они подолгу. Шли месяцами. В «Триумфе» шли первым экраном. Очереди были огромными. Но это не имеет значения. Когда идут такие роскошные фильмы, как, скажем, «Сестра его дворецкого» или «Тарзан» или, например, «Сети шпионажа», или «Ключ», или «Мост Ватерлоо»... Или наши – «Кубанские казаки», «Падение Берлина»… Посмотреть? Обязательно!
Но важно еще в «Триумфе», первым экраном. Важно – в «Триумфе», куда ты приходил, выстояв огромную очередь. Никаких телевизоров еще не было. Газет было мало. И ты приходил в «Триумф», а потом всем рассказывал, что ты уже видел фильм, о котором речь. Видел в кинотеатре первого экрана.
Мальчишки часто филонили. Сбегали с уроков. Они торопились в «Триумф». Там первый сеанс начинался всегда очень рано – в восемь часов утра. А что – удобно: вместо школы – в кино. Следующий сеанс всегда был через два часа. В десять. Следующий – в 12, и так далее, по четным часам. Последний сеанс был всегда в десять вечера. Так работал кинотеатр «Триумф». Потом очень похоже работал театр имени Ленинского комсомола. Потом я узнал, кто был директором этого кинотеатра. Такая Софья Ефимовна Пейсахович. Она была директором всех трех кинотеатров. Всех трех кинотеатров на Куйбышевской улице. И «Триумфа», и «Художественного», и двух залов «Молота». Заведовала всем «Бермудским треугольником», как назвали самарцы тройку кинотеатров на Куйбышевской. И вот теперь этого главного кинотеатра нашего города, кинотеатра «Триумф» нет. Умер. Умер. Дом-труп. Лет десять назад там был склад, потом чертте чем торговали, потом вообще там всякая жизнь прекратилась. Все думали, что отремонтируют, и он снова возникнет как кинотеатр. Все думали, поступят так, как поступили с «Художественным», который превратился в Центр российской кинематографии. Но «Триумфу» не повезло... Я даже представить себе не могу, чтобы на Невском в Петербурге вот так умирал какой-нибудь дом. Или на Тверской (бывшая улица Горького) в Москве. Вещь просто невозможная. Не-воз-мож-ная, и никакие мотивы, причины здесь не могут быть приняты во внимание. Но вот уже десятилетие как невозможное возможно: в самом центре города – здание-труп.
Точно так же разбито здание, которое находится рядом с музыкальным училищем. Да и само музыкальное училище в очень тяжелом положении... Но мы не будем дальше идти по Куйбышевской. Мы остановимся на углу Куйбышевской (в прошлом – Дворянской) и Некрасовской (в прошлом – Предтеченской). И посмотрим на Волгу. Прежде, если бы мы по Некрасовской к Волге спустились, то попали бы на речной вокзал. Теперь, чтобы попасть на речной вокзал, надо спуститься по улице Венцека – вокзал перенесли. Надо было и перенесли. Жизнь есть жизнь, и я меньше всего зову назад. Меньше всего мне хочется, чтобы меня сочли за ретрограда, который не понимает, что время диктует свои законы. Жизнь есть жизнь, и у каждого времени свои законы и спорить с ними бессмысленно. Я это все понимаю. Очень хорошо понимаю, вот только... наш старый речной вокзал забыть не могу. И думаю, что не только я.
Он был из дерева наш старый речной вокзал. Он был произведением искусства, и самарцы, несколько поколений самарцев и куйбышевцев, гордились тем, что в учебнике географии был снимок нашего речного вокзала. Деревянный. Произведение искусства… Исчез. Не сохранили. А надо бы. Ах, как надо бы! Ну хотя бы как музейный экспонат, ну хотя бы одно из крыльев. Ну как напоминание. О чем? О том, что для многих и многих с него, с этого прекрасного вокзала, начиналась великая река.
Здесь начиналась Волга. Здесь. Для многих и многих. Именно с этого речного вокзала отправлялись очень медленно колесные пароходы: «Кремль», «Подарок Первого мая», «Колхозница». Отправлялись, скажем, вверх по Волге, к Поляне имени Фрунзе. Шли очень долго, несколько часов. А потому что вверх по течению. По Волге, которая в это время была совсем другой и течение имела быстрое, очень быстрое.
Так вот, на этом старом речном вокзале люди покупали билет и садились на пароход, и пока тот добирался до Поляны, успевали и на палубе отдохнуть, и хорошо поесть, и наглядеться на красавицу реку... Доедут до Поляны имени Фрунзе, побывают на даче или в пионерском лагере, сядут опять на пароход и поедут обратно. Теперь уже вниз, по течению. И опять, и опять – на речной вокзал… Рассказывая о поездке, упоминать о нем не будут. А зачем о нем говорить? Это же просто как дыхание, это же как сама жизнь – речной вокзал. Ну как же без него. Без него никак. Вот именно без этого, деревянного, из учебника географии...
Не стало речного вокзала. Исчез. Боюсь, что еще чуть-чуть и исчезнет еще один реликт нашего города – завод имени Масленникова. Исчезнет. Не останется даже вот этих его корпусов. А важно, чтобы остались. Нет, дело не в том, чем он занимается, этот завод, и не в том, что там работали Шверник и Куйбышев. Мы не об этом сегодня. Никакой идеологии и никакой революционной подоплеки... Дело в том, что он для многих был... нет, даже не частью жизни... был самой жизнью, вот этот завод.
Я, конечно, не помню его, когда он назывался трубочным, нет. Но я его хорошо помню, когда он назывался сорок вторым заводом. «Ты где работаешь?» «На сорок втором». «Ты куда устраиваешься?» «На сорок второй».
Он был далеко за городом. Конечно, далеко. Он же был много дальше Полевой, а Полевая – это граница нашего города. Он был далеко, и туда не так-то просто было доехать. Особенно в утреннюю смену. Но что делать? Ездили. Кто-то на трубочный, кто-то на сорок второй, кто-то на завод имени Масленникова.
… Ну, хоть, что-нибудь бы оставили. Ну, хотя бы, один из корпусов! Ну, хотя бы, мемориальную доску... Это важно. Просто очень важно тем, кто на нем работал. Детям их важно, внукам.
«Помнят завод, – скажет каждый из них, тех, кто еще в живых, – значит, и меня помнят».
Важно. Вот боюсь, как бы не исчез.
Боюсь, как бы не исчез, скажем, Загородный парк. Думаю: «А вдруг что-нибудь случится со Струковским садом? Как бы не пропали. Как бы не исчезли. Как бы не поставили их на рыночные рельсы, как бы не отказались от этих двух очень важных мест для нашего города – Загородного парка и Струковского сада...» Сада. Именно сада А то по радио часто говорят: «В Струковском парке происходит то-то и то-то». Это неверно. У нас никогда не было Струковского парка. У нас был Загородный парк и у нас был Струковский сад. Очень важно именно так называть их.
Кстати, о названиях. Улица Льва Толстого. Бывшая Москательная. Ее пересечение с Ленинской улицей, улицей, которая в нашем городе, наверное, чаще других меняла свои названия. Когда-то была Сокольничей, потом была Шихобаловской, потом была Ворошиловской, потом стала Ленинской. Так вот, на пересечении – знаменитый Пушкинский дом. Бывший Клуб имени революции 1905-го года.
Самарца спрашивали: «Ты где этот фильм видел?» «В «Пятом годе,» – отвечал самарец. И все прекрасно понимали – где. «Ты на танцы куда ходил?» – «В «Пятый год». И все прекрасно понимали, где танцевал человек.
Теперь там Дворец железнодорожников имени Александра Сергеевича Пушкина, о чем сообщает огромная прекрасно выполненная вывеска. Но почему Пушкина? Потому, что там стоит бюст поэта? Потому, что это был Пушкинский дом. Но какое отношение к железной дороге имеет Александр Сергеевич Пушкин? Он умер до того, как появилась первая железная дорога, и сделать для нее, ровным счетом, ничего не успел. Но Дворец железнодорожников имени Александра Сергеевича Пушкина.
Кстати сказать, таких фокусов много не только у нас. Есть такой город Оренбург. Я сам ходил по улице, говорят, она там исчезла, которая называлась Малоленинская. Ну не совсем Ленинская. Ленинская чуть-чуть. Или, скажем, Свердловск, теперь это Екатеринбург. Я сам видел там Бульвар допризывника. Нет, правда, у нас тоже был переулок Специалистов, и мы к этому привыкли, но это неправильно. Нельзя к этому привыкать. Я вот, например, до сих пор не могу смириться с нашей улицей, одной из главных на Безымянке. Называется она улица 22 Партсъезда. Правда, и Манежную площадь в Москве тоже в 1967 году переименовали в площадь Пятидесятилетия Октября. Но потом, правда, хватились и оставили старое название. Нет чтобы изначально вдуматься. Пораскинуть мозгами, прежде чем принимать какое-то решение. Как бы не так! Ну а примеры... их можно множить и множить...
Ну вот, кстати сказать, страшный пример. Волгоград. Я был там в 1949-м году. Он тогда Сталинградом назывался. Это было поле боя. И нас, мальчишек (мы плавали туда на пароходе, был такой плавучий лагерь), привели к Дому Павлова. И мы все от этого Дома Павлова по кусочку отколупнули. От легендарного дома, изрешеченного снарядами.
Вот этот дом как раз отремонтировали. Зашпаклевали следы страшной битвы, закрасили. Он красивый теперь, и никакого напоминания о войне. Об этом как-то писал Виктор Некрасов. Автор книги «В окопах Сталинграда». До того, как эмигрировал, как уехал во Францию. Писал: «Я последний, кто сфотографировал недокрашенными полдома Павлова. Я был в этом доме в годы войны я попросил маляров подождать, пока сделаю снимок. Они подождали. Я снял, и войну закрасили».
Вот разве это вот допустимо? Я думаю, что совершенно недопустимо, преступно то, что сделали в Волгограде. И Дом Павлова лишь один такой горький штрих. О Волгограде, а раньше Сталинграде, а еще раньше – Царицыне говорят как о городе-легенде. Но там очень мало, что напоминает о войне, кроме мемориала общеизвестного. Не удалось там создать музей под открытым небом. Музей горя. Музей создать не сумели, а сделать покрасивше – это, пожалуйста...
Улицы помнят… Да разве ж это про улицы? Это даже не про дома. Это про разрушение душ, про то, как разбивают сердца. Вот это надо бы понимать. Думать и думать об этом постоянно. Всем нам… Но особенно тем, от которых очень многое зависит, кто принимает решения.
Как говорил… как говорил Михаил Жванецкий, по-другому, правда, поводу: «Тщательней надо, ребята, тщательней».
Источник: «Волжская коммуна», 12, 13 и 14 января 2006 г.
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: