09 июня 2008 12:54
Автор: Борис Кожин, Светлана Внукова (г.Самара)
Орлов и другие
Я не был знаком с Владимиром Павловичем Орловым лично. Не был. Но я знал этого человека в деле, и мне кажется, что я могу о нем рассказать.
Владимир Павлович Орлов несколько раз приезжал на студию кинохроники.
Владимир Павлович Орлов, первый секретарь Куйбышевского обкома КПСС. А знаете, когда он приезжал на студию кинохроники? Когда это нужно было студии. Ему можно было спокойно позвонить… Ну, скажем, Георгий Юлианович Спевачевский, директор студии, звонил и просил соединить с Орловым. «Пожалуйста», – говорил секретарь, и Орлов брал трубку.
Я не раз присутствовал при таком разговоре. «Владимир Павлович, – говорил Спевачевский, – не могли бы вы приехать на студию, мы хотим показать вам один киножурнал». А Орлов ему: «Вы знаете, сейчас я очень занят (время – три часа дня). Очень. Но могу в шесть. И у меня к вам просьба, Георгий Юлианович. Попросите извинения у людей, которые должны будут остаться после того, как у них закончится рабочий день. Скажите, что в шесть я буду обязательно». Приезжал он ровно в шесть.
Первый секретарь областного комитета партии. Для тех, кто не знает: это человек, с которым нельзя было спорить. Вернее, не принято было спорить. Раз говорит первый секретарь областного комитета партии, надо испол-нять. Вы можете быть с этим согласны, можете быть не согласны, но вы должны исполнять. Так считали многие. Но не Орлов.
Наганов рассказывал. Владимир Яковлевич. Наганов. Это сейчас он Владимир Яковлевич Наганов, главный редактор «Волжской коммуны». Не всегда, не всегда был главным редактором «Волжской коммуны». В шестидесятые годы в «Волжском комсомольце» работал.
Так вот, Володя Наганов рассказывал (я знаю Володю много лет), что тогда, в семидесятые годы, он был избран делегатом комсомольского съезда. Ну а куда денешься – главный редактор комсомольской газеты.
А вот здесь остановочка. Что такое делегат съезда комсомола? Почет огромный! Огромный! Потом во всех анкетах будешь указывать: был делегатом комсомольского съезда. Вот и поехал Наганов в Москву.
Вернулся… Областной комсомольский пленум в Самаре. Огромное собрание. Первый секретарь обкома партии Владимир Павлович Орлов. Ну и «Волжский комсомолец», конечно, приглашен. И его главный редактор Наганов, конечно же, тут. И не просто главный редактор, а делегат съезда комсомола, только что вернувшийся с этого съезда.
Наганов говорит: «Вокруг меня там все, конечно, крутятся: ну как же! Делегат съезда, только что из Москвы! Прямо прохода не дают. Начинается пленум. – Мне, – говорит Наганов, – слово дают…
Эйфория! Иду к трибуне и думаю: «Не надо никакого официального выступления, расскажу о съезде по-своему…» (мне он этого не говорил, но я бы вот так сказал: с кондебобером). И начал рассказывать о том, что на съезде стоял серьезно вопрос о курении среди молодежи. На съезде шла речь о том, что надо бы как-то поменьше курить молодым. Выступил и вернулся на место.
«Слово взял Орлов Владимир Павлович и в своем выступлении, – рассказывал Наганов, – вдруг: «Тут вот Наганов говорил о вреде курения и о том, что этому много внимания посвящено было на комсомольском съезде. Но есть ведь и другие проблемы в молодежном движении, – сказал Орлов. – Значительно серьезней»…
Конец пленума. Вокруг Наганова – никого. Ни одного человека! В чем дело? А дело в том, что Наганов никому не интересен. Буквально никому. А кому может быть интересен человек (тогда, в 70-е годы), кого сам первый секретарь областного комитета партии раскритиковал.
Опять остановимся. Сейчас это может вызвать улыбку. Но попробуем, попробуем понять то время. Если с чем-то не согласен первый секретарь обкома, значит, все будут с этим не согласны, и человек, который вызвал это несогласие – персона нон грата.
Представьте, как должен чувствовать себя человек в то время. Подскажу: у-жас-но.
«В газету можно не возвращаться – карьера окончена. Может быть, сразу начинать искать другую работу? Прямо сегодня? – думал я тогда, – рассказывал Наганов. – Или напиться? (Никакого преувеличения! Именно так и было). Телефонный звонок. Снимаю трубку – голос Орлова».
И вот здесь снова остановимся. Дело не в Наганове, повторю в сотый раз. Дело – в Орлове.
«Володя, – говорит Орлов (вот так спокойно, безо всякого официоза), – я ведь подумал: ты выступил, а теперь – я. В порядке полемики. По-моему, это нормально. Но мне что-то кажется, переживаешь ты. Нет? Не стоит. Не надо. Ты выступил, я. Вот и все. Рули дальше». И повесил трубку.
«Я что-то там промямлил ему в ответ, конечно, – вспоминает Наганов, – и только, когда сам повесил трубку, понял, а с годами все больше и больше понимаю, кто такой Орлов и что он тогда этим звонком сделал. Он меня выпрямил.
На следующий день узнаю, что когда Орлов звонил мне, он был не один в своем кабинете. Там была уйма народу: секретари райкомов, парткомов… В общем, при всех позвонил. При всех, и все слышали этот разговор первого секретаря обкома партии с журналистом и редактором молодежной газеты. С мальчишкой!»
Я не знал: приводить этот рассказ Наганова или не приводить. Но уж больно ярко характеризует Орлова. Владимира Павловича Орлова. И мне что-то кажется, что о таких телефонных звонках и о таких встречах с Орловым у нас в Самарской губернии могли бы рассказать многие. Многие.
Наганов мучился. Владимир Павлович Орлов, мне кажется, мучился не меньше. Пока не позвонил.
Кино.
Приезжает как-то Орлов на Самарскую студию кинохроники… Смотрит фильм. «Мне бы хотелось, – говорит, – вот здесь вот поправить. Можно? Если нет, скажите. Со мной не обязательно соглашаться. Объясните мне по-человече-ски, и мы сделаем так, как нужно. Как правильно».
Это Орлов Владимир Павлович в деле. Первый секретарь Куйбышевского обкома КПСС. Первый человек в области.
Он как-то встретился с журналистами. Ему задавали много самых разных вопросов. Спросили и о встречных планах. Не все сейчас знают, что это такое. Поэтому объясню.
Есть государственный план. И вдруг разворачивается кампания, и все, все заводы, фабрики, колхозы, совхозы, что существуют в нашей стране, начинают принимать встречные планы. Встречные выше тех, которые спущены сверху, из Госплана. И если встречные принимают, то они уже становятся обязательными к исполнению.
Газета «Правда», а это орган ЦК КПСС, вовсю проталкивает эти самые встречные планы. Вовсю! Масса передовиц, масса статей. И кроме предприятий встречные планы принимают цеха, бригады. Есть личные встречные планы. Встречные планы областей, республик…
Кампания широчайшая. И вдруг куйбышевские журналисты задают вопрос первому секретарю обкома партии, члену ЦК КПСС. «Владимир Павлович, что такое встречный план? Зачем он, если есть уже утвержденный государственный?»
И первый секретарь областного комитета партии, член ЦК КПСС Владимир Павлович Орлов вдруг говорит: «Я сам не знаю толком, что это такое. Сам не понимаю. Надо бы разобраться. Вот когда разберусь, если разберусь, мы встретимся снова, и я попробую на этот ваш вопрос ответить. А сейчас – не знаю. Сейчас мне кажется, что встречные планы – вещь ненужная, если есть государственные. И писать о них ничего не надо».
Это огромная смелость. Это поступок. Вот так вот сказать журналистам. Он ведь что таким образом сделал? Он, по сути, государственную кампанию в Куйбышевской области остановил. Ту, что шла из Кремля.
«Надо бы разобраться». И вот так вот спокойно. Совершенно спокойно. С улыбкой…
Орлов был… Был – нет уже Орлова, нет, говорю об этом с огромной грустью… Орлов был человек удивительной смелости, удивительной честности и большого, очень большого ума.
Он лет двенадцать был первым человеком области и обладал удивительной особенностью. Кто бы ни встречался с Орловым, люди самые разные, все потом всегда говорили о нем хорошо. Достаточно было двадцать, десять минут, минуту пообщаться с ним, послушать его, понаблюдать за ним, чтобы проникнуться огромной симпатией.
Он мог не согласиться с человеком, отказать ему. Мог быть с ним жестким. Но человек все равно уходил от Орлова в самом хорошем расположении духа. С мыслью о том, насколько Орлов приятен, интеллигентен и как он, в сущности, прав, не соглашаясь, отказывая.
1977 год. Самарской студии кинохроники – пятьдесят лет, в Куйбышев приезжает председатель Госкино России Александр Гаврилович Филиппов. В Доме актера торжественный вечер, посвященный пятидесятилетию студии, в субботу Филиппов встречается с Орловым и потом говорит Спевачевскому: «Я, – говорит, – видел многих первых секретарей обкомов, но впервые встречаю первого секретаря, который так роскошно разбирается в том, что такое документальное кино и что такое кинохроника. Откуда он все это знает?!»
Я думаю, что когда с Орловым встречались те, кто занимался сельским хозяйством или промышленностью, наверняка потом и они говорили: «Боже мой, как хорошо он разбирается в сельском хозяйстве! Как хорошо знает промышленность!»
Это талант. Орлов – это талант. А талант ведь не знает. Талант угадывает. Просто угадывает. Орлов угадывал. Орлов очень много знал, он был образованным человеком, но одного образования мало. Надо еще уметь угадывать. Он умел.
Орлов – Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР. А я приезжаю в Москву, в Госкино России сдавать картину. «Тарханы», как сейчас помню.
Главный редактор Госкино Гваришвили Тимур Иванович говорит: «Борис Александрович, вчера Орлов собирал документалистов республики на совещание. Орлов, Председатель Президиума Верховного совета РСФСР, ваш Орлов».
Я говорю: «Ну и что?»
«Какая, – говорит Гваришвили, – голова прекрасная у этого человека. Где он научился? На вашей, что ли, студии? Откуда он столько знает о кинематографе? Мы все сидели и думали: «Боже мой, как может Председатель Президиума Верховного Совета так разбираться в документальном кино?»
«Талант не знает, – говорю я Гваришвили. – Талант угадывает».
«Что вы привезли? Какую картину?» – спрашивает тот.
«Тарханы», Тимур Иванович. Одну часть. Давайте смотреть».
Он говорит: «Одна часть? А давайте завтра. А сегодня вы погуляете…».
«Завтра? Тимур Иванович, одна часть! Десять минут! А мне целый день ждать? Нет, вы ничего не поняли на вчерашней встрече. Я сейчас позвоню Орлову и скажу, что вы волокитчик и что он напрасно вас приглашал».
«Ладно-ладно, – говорит Гваришвили. – Заряжайте картину».
Он не сомневался, что у меня есть телефон Орлова и что я ему позвоню. Телефона у меня не было…
Другой директор Самарской студии кинохроники – Туманов Виктор Константинович. «Знаешь, – сказал он мне как-то, – я был в Москве, иду по Китайскому проезду, и идет Орлов по другой стороне. С обычной хозяйственной сумкой (Орлов тогда уже не работал)».
Я говорю: «Ну и что? Ты к нему подходил?» – «Да нет, – говорит Туманов. – Просто остановился и долго смотрел ему вслед. Я очень люблю этого человека».
«Люблю». Редкая ситуация, чтобы вот так вот относились к первому секретарю. Редчайшая!
Телефонный звонок. Снимаю трубку. Звонит Миша Серков. У нас на студии работал, режиссер. Звонит и говорит: «Я снял картину об Орлове. Только что закончил. Посмотри. Мне всегда хотелось сделать фильм об Орлове. Я любил его. И ты знаешь, мне кажется, неплохая получилась картина».
«А кто там автор сценария?» – спросил я Мишу Серкова. Он говорит: «Карасев Вадим». Я Карасева хорошо знаю. Это один из лучших самарских журналистов.
«Об Орлове? Да, я с удовольствием посмотрю». И не сложилось. Миша Серков умер. Совсем недавно. Картину я смотрел уже без него.
Пришел в Поволжский общественный историко-культурный фонд (картина – фонда), и мне ее показали. Это хорошая картина. Там очень много рассказов об Орлове. Прекрасно рассказывает об отце Евгений Владимирович Орлов. Он в мединституте работает, врач. Прекрасно рассказывает об Орлове его помощник Кабанов Михаил Алексеевич. И ректор Самарской академии культуры и искусств Маргарита Георгиевна Вохрышева.
«Когда, – рассказывает Кабанов, – в 1976 году Орлову дали звание Героя Социалистического Труда и он пришел на партактив со Звездой Героя, все поднялись и начали аплодировать. Орлов страшно смутился. А потом подошел к микрофону и сказал: «Спасибо. Но прошу, чтобы такого больше не было». И с тех пор никогда не надевал Звезду».
Самарец. Настоящий самарец. Из Чапаевска, если не ошибаюсь, но это все равно Самара. Орлов – самарец до мозга костей.
Никакого снобизма. Всегда и везде совершенно спокоен. В голову не приходит льстить начальству. Или бить себя в грудь и хвастаться. Не умеет обижаться. Завидовать не умеет. Таков настоящий самарец. И точно таков Орлов.
Если Орлов идет по городу… А Орлов по городу ходил спокойно, и ездил он ни на каких ни на «Чайках», он ездил на «Волге» или на «ГАЗике», если по селу, а села он все наши объездил… Никогда нельзя было узнать в нем человека, который занимает такой высокий пост. Ему это и не нужно было. Он бы только расстроился, если бы привлек внимание. Он – самарец. И вот это самое приятное было в нем. По крайней мере, для меня. И самое большое достоинство картины Михаила Серкова, картины, которая так и называется «Владимир Павлович Орлов», – в том, что она показывает самарский характер Орлова. А это непросто – показать самарский характер. Серкову удалось.
Об Орлове очень многие, я уже говорил, рассказывают в фильме.
Рассказывает об Орлове и Константин Алексеевич Титов.
«Что меня поражало в Орлове, – говорит Титов, – так это его ум. Его очень большие знания. Он умел ставить перед собой очень сложные задачи и всегда начатое, – говорит Титов, – доводил до конца».
И вот это тоже совершенно правильно. Я свидетель этому. Что только не взваливал на себя Орлов! За какие только дела он не брался.
Героем Социалистического труда стал в семьдесят шестом году – рекордный урожай собрала область. А Волжский автомобильный завод? Это ведь при Орлове он начал строиться. И закончено строительство было при Орлове.
Если бы при Орлове был построен только один Волжский автомобильный завод, этого было бы достаточно, чтобы сказать Орлову спасибо. Строительство такого гиганта – это уйма людей, это уйма проблем, это невероятно сложные задачи. И все это ложилось и на обком партии, на первого секретаря обкома.
Косыгин в свое время настаивал, чтобы именно в Куйбышевской области строили автомобильный. Именно в Куйбышевской области, где есть такой опытный, такой умный партийный руководитель, как Орлов.
Вот Титов это все хорошо понимает. И он часто, часто вспоминает об Орлове. Когда речь идет о Куйбышевской области, Титов вспоминает, прежде всего, Владимира Павловича Орлова.
Думаете, все первые секретари у нас были такие? Да ничего подобного! Были такие первые секретари обкомов, которые в подметки не годились Владимиру Павловичу Орлову. Мы что, не знаем анекдотов о коммунистической партии Советского Союза? Толковых анекдотов, необыкновенно остроумных. Знаем. Рассказать? Могу рассказать. Вот, например, один.
«Вы были на Старой площади в Москве? Там, где Центральный комитет партии?» – «Был, ну и что?» – «А видели там лозунг: «Наша партия борется за звание коммунистической»?» – «Нет там уже этого лозунга. Там новый скоро повесят: кто у нас не работает, тот не ест».
Таких анекдотов была уйма. Но к таким, как Орлов, они не имеют отношения.
В каждом партбилете слова Ленина: «Коммунистическая партия – ум, честь и совесть нашей эпохи». Вот это к Орлову имеет прямое отношение. Не знаю, как ко всей партии, а к Орлову – прямое. Ум, честь и совесть.
При Орлове строили ВАЗ. И набережную. И Дворец спорта. И Дом актера. И бассейн СКА, и кардиоцентр, и универмаг «Самара» – это тоже все при Орлове. И он никогда не был сбоку. Можно сказать: «Ну, вообще-то, конечно, при Орлове, но он-то какое отношение ко всему этому имеет, Орлов?» Прямое!
Имеет он прямое отношение и к самарскому метро. Он его задумал. Начинали строить, когда Орлов уже был в Москве. Но, когда пустили метро в середине восьмидесятых годов, приезжал. И был на каждой станции. Об этом рассказано в фильме у Миши Серкова, я этого не знал. Сын Орлова ехал на машине вдоль ветки метро, а сам Орлов ехал под землей. Выходил на каждой станции и каждую осматривал. «Ему было приятно все это видеть», – вспоминал его сын.
Много он здесь сделал, Владимир Павлович Орлов. Много… Перов, секретарь обкома по сельскому хозяйству, рассказывает в фильме Серкова о том, что сделал Орлов для сельского хозяйства области. А скольких людей осчаст-ливил Орлов, вселив их в новые квартиры! Вы знаете, сколько квартир было сдано при Орлове? Могу сказать. Пятилетки тогда были, пятилетки. И вот, скажем, в пятилетку с 76-ого по 80-й в новую квартиру въехал каждый четвертый житель области. Каждый четвертый! А что это такое – каждый четвертый? А вот что. Тогда нас в городе было 1 миллион 250 тысяч. В городе. И 2 миллиона 250 тысяч – в области. Три с половиной миллиона. Вот каждый четвертый. И только в одну пятилетку.
Я был как-то в Ленинграде, стоял там в какой-то очереди, а рядом стояли две старухи и разговаривали между собой. «А где ты живешь теперь?» – спрашивала одна другую. – «На Охте». – «Ты живешь на Охте? Тебе что, там недавно дали квартиру?» – «Да мы с тобой просто давно не виделись. Мне еще Мироныч квартиру дал». Речь шла о Кирове.
Вот об Орлове люди вспоминают точно так же.
Или вот, скажем, такая вещь. Рынок. Обычный наш рынок. Скажем, Троицкий. Или Губернский (тогда говорили – Крытый). Или рынок на Безымянке. При Орлове… Не совсем так. Именно Владимир Павлович Орлов запретил ограничивать цены на рынке. Он отпустил цены на рынке. И объяснил, почему. Я сам слышал это его объяснение на одном из совещаний. «Если мы, – говорил Орлов, – продолжим держать цены, к нам приедут из областей, где мясо дороже, и на наших рынках оно вовсе исчезнет. Или им будут торговать из-под полы. Или вне рынка. А что значит вне рынка? Значит, мясо не пройдет санитарный контроль, и покупатель будет сильно рисковать, приобретая такое мясо».
Орлов убедил: цены отпустили. Из Ульяновска и Оренбурга к нам продолжали приезжать, но уже не за тем, чтобы скупить мясо, а за тем, чтобы продать здесь свое, дороже. И мяса на наших рынках было полно.
Вот это тоже Орлов. И одновременно – ВАЗ. И одновременно – десятки тысяч квартир, и набережная, и Дворец спорта, и Дом актера, и бассейн СКА, и кардиоцентр, и универмаг «Самара»… И все это спокойно, без суеты. Все это на газике, на уазике, на «Волге» и ни на какой ни на «Чайке». Самарец. Самарец, так и не ставший москвичом.
Москвичом Орлов не стал, хотя жил в Москве больше двадцати лет.
Он так и остался самарцем. Он очень любил эту реку, этот город и людей, которые здесь жили. Мне рассказывали, что когда самарцы оказывались в Москве в очень тяжелом положении, ну просто в безвыходном положении, они звонили Председателю Президиума Верховного совета РСФСР Орлову. Знаете, какая была реакция? «Приезжайте немедленно, – говорил Орлов, – пропуск будет заказан».
Блата Орлов не терпел. Но когда понимал (а обмануть Орлова было нельзя), что у человека крайний случай и что только он, Орлов, ему может помочь, то помогал.
Ну, вот как после этого к нему относиться? Ум, честь и совесть.
Серков говорил мне, что очень мучился, когда делал свою картину. Совсем, говорил, не могу найти Орлова на пленке. Очень мало материала.
«Ты, говорю, разве не знаешь, почему? Он же терпеть не мог сниматься».
Терпеть не мог. Пришел как-то к нам на студию кинохроники смотреть фильм об одной из куйбышевских пятилеток. И первое, что сказал: «Меня – поменьше. Очень прошу!»
«Меня – поменьше. Очень прошу». В этом не было никакой позы. Он так жил. Он так дышал. Самарец! Настоящий самарец.
Орлов и другие. Так назвали мы наш сегодняшний разговор. Кто они, эти другие? А тоже – партийные работники. Те, о ком, как и о Владимире Павловиче Орлове, я вспоминаю с огромным удовольствием. И с огромной грустью, потому что иных уже нет. Нет. Ну, вот, например, Русских. Иван Николаевич Русских. Он был завотделом культуры в Куйбышевском обкоме.
Как-то, помню, возвращаюсь из Москвы с уймой пленки. «Наверное, вы связаны с кино?» – спрашивает попутчик.
Мы не очень любим рассказывать, кто мы, когда летим в самолетах или едем в поездах. Но тут принадлежность была очевидна. «Да связан», – признался. «А Ивана Николаевича Русских не знаете?» – вдруг говорит мне попутчик. Я говорю: «Знаю». – «А знаете ли вы, – продолжает, – какой это прекрасный человек?» Говорю: «И это знаю». – «Мы, – говорит он, – я и моя семья, жизнью ему обязаны. Ивану Николаевичу Русских. Он еще тогда, когда выручал нас, не в обкоме работал, а на Красной Глинке». И начинает рассказывать, что сделал для него и его семьи Иван Николаевич Русских.
Он к нам часто приходил на студию, Русских. На все праздники. Приходил и поздравлял. Мог ограничиться телеграммой. Мог позвонить. Но он обязательно приходил.
Помню, собирал накануне новогодних праздников всех, сообщал, что морозы надвигаются, и просил быть внимательнее к детям, которые придут на елку. Не потому, что ему это полагалось по должности. Нет. Он по-настоящему переживал за детей. За чужих, как за своих. Так что я всегда, когда заходит речь о Русских, вспоминаю тот железнодорожный разговор. И думаю: «Значит, не ошибались мы в Иване Николаевиче, не зря так любили его». И когда Русских скончался и Солоницын, Алексей Солоницын, написал большую статью о нем в «Волжской коммуне», мы все читали и говорили: «Правильно написал. Прекрасный человек Иван Николаевич Русских».
Зинаида Михайловна Бенгина. С ней я учился. Вместе поступили в пединститут и вместе его окончили. Историко-филологический факультет. А потом она уехала домой, в Чапаевск. Потом она там работала в школе, а потом вот пошла на партийную работу. Была первым секретарем райкома партии, потом попала в обком, в отдел культуры. Прекрасный, честнейший человек...
Хорошо помню, как нас, студентов, в пятьдесят восьмом году направили на сельхозработы. Тогда это было обязательно. Мы убирали картошку. Работали круглые дни, но никаких денег нам никто не платил. Денег нам не давали, и мы просили, чтоб нам разрешили домой взять немножко картошки. Нам запретили. Тогда мы сказали: «Не надо нам. А вот ей, Бенгиной, разрешите». И ей запретили тоже. И она три-четыре, а, может быть, пять килограммов у всех на глазах вытряхивала из авоськи.
А ей очень надо было. Она была из нищей, совершенно нищей семьи. Ни копейки лишней. Ни копейки! Так что жила Зина Бенгина впроголодь. Но училась хорошо. Очень. Все время на повышенную стипендию. И говорила: «Мне обязательно хорошо учиться надо. Обязательно. Я помогаю семье». А какая там помощь из стипендии? Даже повышенной. Но для ее семьи и эти деньги были огромными.
Вот так вот жила Зина Бенгина. Это потом, потом она будет в райкоме партии. Потом будет в областном комитете. А тогда… Она знала, знала, как надо относиться к людям.
Мы с ней, бывало, встретимся. «А про картошку помнишь?» – спрашиваю ее. «Ты один, – говорит, – и помнишь».
Нет, мы помнили все. Нас много было в том совхозе. И мы все видели, как она вытряхивала картошку. И все умоляли оставить эту картошку ей. Не оставили…
Петр Васильевич Петрищев. Он был инструктором обкома и часто, часто приходил к нам на студию кинохроники. Бенгина, как и Орлов, уехала в Москву. А вот Петр Васильевич Петрищев – в Самаре. Его знают. Он стихи пишет и издает. Он талантливый поэт. Но это полдела. Он человек прекрасный. Он окончил академию общественных наук, недолго возглавлял областное управление культуры, а потом стал директором областной библиотеки, что на углу Ново-Садовой и Осипенко. Потом тяжело заболел и из библиотеки ушел. Я с ним иногда встречаюсь. Он заменил Попкова и Мясникова. На какой работе? А вот он теперь редактор «Книги памяти», которая продолжает выходить. Книги памяти самарцев, погибших на фронтах Великой Отечественной войны. Вот он этим теперь занимается.
Леонид Станиславович Пахута. Тоже в обкоме партии работал. Нет его в Самаре – вернулся в Тольятти. Он тольяттинец. Приезжал в Самару, думал, что останется здесь. Но вернулся. Оказалось, что Тольятти он любит больше.
Так вот и он, когда работал в обкоме, приходил к нам на студию. И каждый раз, выслушав нас, говорил одну и ту же фразу: «Обязательно подставлю плечо и помогу». Думаете, не подставлял? Думаете, не помогал? И плечо подставлял, и помогал…
Вот я часто, очень часто вспоминаю этих людей. Владимир Павлович Орлов и другие…
Оренбург. Входит в зону обслуживания Самарской студии кинохроники. В Оренбургском обкоме партии секретарем по пропаганде работает Виктор Михайлович Поляничко. О нем буквально несколько слов, но обязательно. Обязательно, раз речь идет о партийных работниках.
Звонит: «Очень прошу приехать. Очень. И чтобы и Серков приехал, и вы, Борис Александрович. И чтоб обязательно завтра в девять утра были у меня».
«Виктор Михайлович, – говорю, – не сможем мы в девять завтра». – «Сможете. Есть же поезд «Москва – Фрунзе» (это Бишкек сегодня). Сядете сегодня часа в два, в половине двенадцатого ночи будете уже здесь». –
«Не можем!» – «Ну а почему?» – «А потому, что футбол сегодня в двенадцать ночи по оренбургскому времени. Европейский футбол». – «Борис Александрович, гостиница за мной. Лучшая гостиница, «Оренбург». Лучший номер». – «Виктор Михайлович, у нас в Оренбурге корпункт. Я попрошу Урбановича Константина Львовича, и он будет у вас в девять утра…» – «Мне необходимо, чтобы приехали вы. Приезжайте! Футбол посмотрите у нас. Ну, какая вам разница, где смотреть? Футбол во сколько? В двенадцать? Я сам прослежу, чтобы телевизор был в номере и работал. Сам. Пожалуйста, приезжайте».
Он так просил… Сели на поезд. Сели в два часа дня. Полдвенадцатого были в Оренбурге. Вошли в гостиницу, дежурная нам тут же сказала: «Поляничко зарезервировал вам номер и раз пять, наверное, потом звонил, проверял, работает ли телевизор. Проходите, пожалуйста».
Поднимаемся. Роскошный двухместный номер гостиницы «Оренбург», телевизор на месте. Прикрываем дверь, и тут же в нее начинают стучать постояльцы и просить у нас разрешения посмотреть футбол – в других номерах телевизора нет. «Конечно, конечно», – говорим мы. Они вносят стулья, рассаживаемся, включаем телевизор… Телевизор не работает.
Мы к дежурной. «Я только что перед вами проверяла – работал. И до этого проверяла раз пять. Поляничко каждые двадцать минут звонил и требовал подтвердить, что телевизор работает. Телевизор работал…»
Прошу соединить меня с телестудией. Дежурная соединяет, там какой-то хриплый голос спрашивает, кто мне нужен. Я говорю: «А почему не работает телевизор? Футбол начинается…» – «Какой футбол? – хрипят на том конце провода. – Вы что, распоряжения Поляничко не знаете: в двенадцать трансляцию прекращать, чтобы люди высыпались и не опаздывали на работу?»
Я повесил трубку. Как кричали все наши гости! «Это что такое?! – возмущался один. – Я из Ташкента, у нас сейчас там совсем глубокая ночь, а футбол все равно показывают. Кто такой этот Поляничко?!»
Я знал, кто такой «этот Поляничко».
В девять часов утра мы к «Поляничко этому» пришли.
«Ну, как, Борис Александрович, Михаил Михайлович?!» – весело встречают нас. Мы молчим. «Что-нибудь случилось?» Я говорю: «Виктор Михайлович, вы не знаете, какой счет?» Он говорит: «Я футболом не интересуюсь». – «Но, может, вы, – говорю, – знаете такого секретаря по пропаганде Виктора Михайловича Поляничко, который распорядился отключать областное телевидение до двенадцати часов ночи по местному времени, чтобы люди не опаздывали утром на работу?»
Поляничко побледнел. Но самое интересное, что он на нашу с ним встречу позвал и председателя местного комитета по телевидению и радиовещанию. И тот сидел и подначивал: «Вот с него, с него надо спрашивать».
«Я забыл! – схватился за голову Поляничко. – Я прошу у вас извинения». – «А мы вам что говорили? Мы вам говорили, что дома посмотрим. А вы: здесь! Как вы могли? Какой завод у вас не может ждать опоздавших? Вы знаете, что творилось в гостинице, куда вы нас с Серковым устроили?»
Он не знал, куда деться.
Зачем я это все рассказываю? Затем, чтоб вы поняли: они не были ангелами. Ну не были они ангелами, эти прекрасные люди.
Как он нам помогал в работе, в сложной работе в Оренбурге, Поляничко! Я упоминал его, когда рассказывал о Цоле Драгойчевой, когда рассказывал о космонавтах. Помогал, но ангелом не был. Он был человеком… он был человеком со всеми вытекающими отсюда последствиями.
С горечью я вспоминаю все это. С огромной горечью.
Включаю телевизор. Программа «Время». «Сегодня, – говорит диктор, – представителем Бориса Николаевича Ельцина в Чечне (а там вовсю идет первая чеченская война) назначен Поляничко Виктор Михайлович».
И буквально через месяц-два другое сообщение: «Трагически погиб от рук боевиков Виктор Михайлович Поляничко». А потом похороны. И гроб с телом Поляничко в Центральном доме Советской армии в Москве. И жена, и дети у гроба. А я вспоминаю наши встречи в Оренбурге. И разговоры о книгах и огромную благодарность в глазах за то, что мы приехали…
Мало кто сегодня, наверное, помнит Виктора Михайловича Поляничко в Оренбурге. А он много хорошего сделал для Оренбургской области. Кстати сказать, в фильме Серкова молодых жителей Самары спрашивают об Орлове. Не знают. Молодые не знают, кто такой Владимир Павлович Орлов. Не знают…
В свое время я рассказывал об учителях. И упоминал в том своем рассказе Андрея Николаевича Шнырина, с которым работал вместе в 137-й школе. И он, и я преподавали там русский язык и литературу. А до этого Андрей Николаевич Шнырин двадцать лет был директором школы в Шигонах. Окончил аспирантуру, но не защищался. Скромный пожилой человек. Он приехал в Самару из Шигон потому, что ему предложили быть директором школы 163. Школа строилась на Безымянке, и пока она строилась, он работал в 137-й. Но после третьей четверти ушел в 163-ю. Ему квартиру там дали. При школе…
Так вот, мы с ним часто вместе шли на трамвай. Довольно долго: от Ставропольской до Победы. И о многом, о многом разговаривали. И один из его рассказов имеет прямое отношение к нашему сегодняшнему разговору.
«В 1952 году, – рассказывал мне Шнырин, – еще при Сталине, задержался я в школе. Вот в этой своей, в шигонской. Задержался, и уже совсем под вечер стук в дверь, и в кабинет входит мой ученик из десятого класса. Отличник, прекрасный парень…
«У нас, – говорит, – завтра классное сочинение, но я не смогу написать. Я должен утром рано уехать в Москву. Меня вызывает товарищ Сталин».
«Ну, вот, Борис Александрович, как, – спросил меня Шнырин, – как я должен был реагировать на это?»
«То есть как это так: тебя вызывает товарищ Сталин?» Он говорит: «Да вот письмо: явиться в ЦК КПСС», – и показывает мне вызов. 52-й год. Зима.
«А как, – спрашиваю, – так получилось, что тебя вызывает Москва?»
«Меня не Москва вызывает, а Сталин, – говорит паренек, которому только-только шестнадцать исполнилось. – А вызывает он меня потому, что я написал ему письмо. И вот теперь он хочет со мной поговорить».
«А что за письмо ты товарищу Сталину написал?» – «А дело все в том, Андрей Николаевич, что мы сейчас на уроках истории проходим книгу Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» (тогда вся страна изучала последний труд Иосифа Виссарионовича, и все, конечно, считали это произведение, как и все произведения Сталина, гениальным произведением). Я прочитал эту книжку, мне показалось, что Сталин во многом ошибается, ну я ему об этом и написал».
Я сказал: «Закрой дверь плотнее». Он говорит: «Вы не волнуйтесь, я сочинение напишу. Я приеду и вам его сдам. Ничего, что оно будет домашним?»
Я понял, что больше этого своего ученика никогда не увижу. Я зашторил плотнее окна, а он свое: «Ну что же вы так волнуетесь? Я не стану задерживаться в Москве, я быстро вернусь и немедленно сяду за сочинение…» – «Знаешь что? – сказал я ему. – Оденься, пожалуйста, потеплее». Я не сомневался, что он будет арестован. Я не сомневался, – говорит мне Андрей Николаевич Шнырин, – что не сегодня-завтра возьмут его маму. Я отлично представлял, что начнет твориться в школе… О себе я не беспокоился».
Он не лукавил, Андрей Николаевич. Я его знал хорошо: он не лукавил, когда говорил: «О себе я не беспоко-ился».
«А мама знает, куда ты едешь?» – продолжал рассказ Шнырин. – «Да. Мама мне подорожники сделала…» – «Оденься, пожалуйста, потеплее», – внушал я ему. Я хорошо знал, что по этапу ведут, как правило, в том, в чем берут, и надо было, чтобы он был тепло одет. Я хорошо это знал, но разве я мог сказать об этом ему? Я просто талдычил и талдычил, Борис Александрович: «Оденься, оденься теплее». А он свое: «Оденусь, оденусь, не беспокойтесь. Оденусь и быстро вернусь. Мама мне тоже сказала, чтобы я не задерживался, потому что у нас корова и маме одной с ней трудно справляться».
А потом он закрыл за собою дверь. Я не спал всю ночь. Наутро отправился к нему сам. Он уехал уже, а мать… Его мать ничего не понимала. Она была уверена, что сын ее скоро вернется, и спокойно рассказывала мне о письме, о вызове Сталина…
Прошел день, другой, третий... Вечер. Стук, открывается дверь, он на пороге.
Он очень весело переступил порог. «Андрей Николаевич, – сказал, – вот я и вернулся». – «Ну-ка сядь и подробно... Слышишь? Подробно!» И вот что довелось мне услышать.
«Приехал в Москву, – начал он, – а я там никогда не бывал. И на Казанском вокзале спросил, как мне до-ехать до Старой площади. И мне объяснил милиционер, как. А другой, тот, что дежурил в ЦК, попросил меня предъявить партийный билет. Я сказал, что не член партии, и показал милиционеру ученический билет и вызов. И он проводил меня в кабинет, который был указан в вызове. И в кабинете сидел человек в годах. Я и ему показал вызов. Он попросил меня сесть и на вопрос мой о Сталине сказал, что Иосиф Виссарионович очень занят и ему поручил со мной говорить. Он меня, как и вы, спросил, почему я написал это письмо. И я как, и вам, сказал ему, что мы проходим на уроке истории работу Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» и что я прочитал эту книжку и мне показалось, что Иосиф Виссарионович неправ во многих местах.
Он спросил меня, в каком институте я изучаю экономику. И очень удивился, узнав, что я учусь в школе и даже не собираюсь на экономический факультет, потому что совсем не интересуюсь экономикой.
«Я читал ваше письмо, – сказал он мне. – Вы не правы. Вы ошибаетесь в своих выводах, но все-таки я бы очень рекомендовал вам изучать экономику». – «Нет, – сказал я ему, – я хочу поступить в институт кинематографии». А он вдруг: «Москву посмотреть хотите? Побывать в музеях, на Красной площади?» Я сказал, что очень хочу, но не могу. В школе сочинение, и самое главное – мама одна не управляется по хозяйству. Прощаясь, он дал мне свой телефон домашний. И адрес. Сказал, что если у меня возникнут сложности, ну, скажем, с поступлением в институт, то он поможет. Я сказал, что насчет поступления не волнуюсь. «Ну, мало ли что», – сказал он.
Вот и все. И что вы так волновались», – закончил свой рассказ этот мальчик.
Что я так волновался, Борис Александрович? Разве мог я тогда, в 52-м году, объяснить ему это? Я сказал ему только одно: «Запомни имя, отчество и фамилию этого человека. И постарайся – на всю жизнь. И постарайся не терять его из виду. И если узнаешь, что он нуждается в помощи, стань первым, кто ему эту помощь окажет».
Вот такой вот рассказ я услышал от Шнырина, и он тоже имеет прямое отношение к нашему разговору. Он об одном из партийных работников. О работнике ЦК.
«Волжская коммуна», 23 и 24 ноября 2006 г.
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: