18 июня 2008 12:16
Автор: Борис Кожин, Светлана Внукова (г.Самара)
Тюзный двор
Давно уже здесь нет никакого ТЮЗа… Да и тюзного двора тоже давно нет. А ведь были: и ТЮЗ, и тюзный двор. Или не были? Были, были… И ТЮЗ, и тюзный двор – огромный пустырь. Мы играли на этом пустыре в футбол. Мы – это мальчишки Самарской улицы. Вернее, всего одного ее квартала, между улицами Некрасовской и Льва Толстого.
Только что кончилась война… Вторая половина сороковых годов, самое начало пятидесятых. Теперь уже прошлого века. Нам десять, двенадцать, пятнадцать лет… Почти все свободное от школы время мы в тюзном дворе.
Нет, конечно, летом Волга, пляж под Красноармей-ским спуском. Это обязательно. И футбол в тюзном дворе… И очереди за хлебом, за мукой. За мукой – только перед большими праздниками… Перед Октябрьской. Значит, в начале ноября, перед Новым годом…
А за хлебом – всегда… И еще за сахаром. Хлеба давали в магазине по два килограмма на человека, а сахара – по полкило… Это уже в сорок восьмом году были такие нормы, после отмены карточек в декабре сорок седьмого… Очереди бесконечные. В них надо было стоять всегда – и ночью тоже. Списки, переклички. Пропустишь перекличку – пропала очередь, занимай снова.
А дома – скандалы…
«То они на Волге, то в этом тюзном дворе! Что вы там нашли в этом вашем тюзном? Сколько можно гонять этот ваш мяч? Только ботинки рвете! На вас никакой обуви не напасешься!»
Нет, были не только Волга, ее апрельские ледоходы, купание летом, очереди за хлебом, сахаром и за мукой и футбол в тюзном дворе… Был еще и сам ТЮЗ.
Красивый дом на Самарской.
И спектакли, спектакли в ТЮЗе…
В этом большом красивом доме, который фасадом выходит на Самарскую, а своей тыльной стороной – в тюзный двор… Только потом, много лет спустя, я узнал, что ТЮЗ построен в стиле «модерн»… А тогда, в конце сороковых годов, мне и моим ровесникам это было безраз-лично.
Многое мы узнали потом… Например, что наш город был запасной столицей в войну, что он был столицей эвакуации, что тут было все правительство, работал весь дипломатический корпус…
Нас, мальчишек и девчонок конца сороковых годов, это совсем не интересовало тогда. У нас были свои заботы, свои дела и свои проблемы.
А вот ТЮЗ нас интересовал. За стенами ТЮЗа по булыжной Самарской шли редкие автомобили, громыхали телеги, в которые были запряжены лошади, а мы завороженно сидели в зрительном зале и ждали, когда начнется спектакль…
Мы ходили в ТЮЗ бесплатно, нас пропускали, никаких билетов даже не спрашивали. Почему? Да потому, что билетерами были наши соседи, они нас знали как облупленных, пропускали – и все.
Да что там – билетеры! Нас знали почти все актеры и актрисы.
Мы с ними стояли в одних очередях за хлебом. Например, с Гребенкиным, с Любимовой… А Гребенкин очень часто играл с нами в футбол в тюзном дворе…
В здании ТЮЗа тогда работал и кукольный театр…
А директором театра была мама Гоги Каракозова, а его отец заведовал музыкальной частью в драмтеатре…
Многие актеры жили в ТЮЗе. Их квартиры были тогда в этом же здании. Только вход был со стороны тюзного двора.
Словом, мы приходили в ТЮЗ, как домой. Очень часто прямо с футбольным мячом, рваным, сто раз залатанным. Приходили, когда хотели. И совсем не обязательно – к началу спектакля.
Мы смотрели все спектакли по десять, двадцать, тридцать раз… Знали их наизусть. И постоянно хвастались друг перед другом:
– Ты сколько раз видел «Двенадцать месяцев»?
– Тридцать семь раз.
– А я – сорок.
– А «Бедность – не порок»?
– Двадцать четыре.
– А я – только восемнадцать…
Зато «Не было ни гроша, да вдруг – алтын» я видел пятьдесят два раза.
Спектакли ТЮЗа тех лет… «Двенадцать месяцев», «Умные вещи», «Бедность – не порок», «Не все коту масленица», «РВС», «Не было ни гроша, да вдруг – алтын», а потом «Мещане», «Ее друзья»…
Был еще такой спектакль… Кажется, он назывался «Алеша Пешков». По «Детству» М. Горького. Мы примчались на премьеру. В первом действии прямо на наших глазах умирал Цыганок. Его раздавило огромным деревянным крестом. Цыганка играл артист Краснопольский, высокий, красивый…
Вот он и умер. Мы в этом не сомневались. Занавес закрылся. Потрясенные, мы вышли в фойе… Вдруг видим: по фойе живой и невредимый идет Цыганок-Краснополь-ский. Он в пальто, торопится куда-то… Нельзя передать, как мы были поражены, какая гамма чувств нахлынула на нас… Я часто вспоминаю этот случай… Думается, в детском театре недопустимо то, что произошло тогда. Нельзя в ребенке убивать веру в увиденное и пережитое.
Актеры ТЮЗа, которые играли там в конце сороковых – начале пятидесятых…
О Любимовой и о Гребенкине я уже упоминал. А еще Цыбин, Гордеева, Красовская, Студицкий, Васильев, Юрьян, Рыбакова, Пиховкин, Маркова… Мы их хорошо знали, всегда здоровались с ними, когда встречали на улице, знали, кто на ком из них женат…
Например, Юрьян женился на Рыбаковой, а она стала тоже Юрьян.
Мы души не чаяли в Любимовой. Невозможно передать, как мы ее жалели, когда она играла падчерицу в «Двенадцати месяцах», ненавидели принцессу Маркову за то, что она так издевалась над падчерицей, требовала от нее подснежников зимой, на Новый год…
У меня был приятель Боря Пиховкин. Его отец играл в ТЮЗе, и жил Боря тоже в здании ТЮЗа. Мы были ровесники с ним.
Стоял апрель. Наверное, апрель сорок седьмого года, может, годом позже. Мы с Борей Пиховкиным играли в «классики», как девчонки. На тротуаре перед ТЮЗом. Там был асфальт, и солнце уже высушило его. В тюзном дворе грязь, а здесь сухо.
Вдруг голос издалека: «Бо-о-о-ря!» Мы оба оглянулись: оба – Бори. Вижу – прямо к нам идет Маркова, принцесса. Я остолбенел. А Боря Пиховкин бросился к ней и говорит: «Мамочка, можно я еще побуду на улице?» «А тебя как зовут»? – спросила эта злюка принцесса. «Тоже Борей? Идемте оба к нам, пообедаете и вернетесь на улицу. А мне скоро на репетицию».
Я отказываюсь, я ничего не могу понять… А принцесса берет меня за руку и уговаривает. Неужели она Борькина мать? И такая красивая, такая добрая. Совсем другая, не такая, как в «Двенадцати месяцах».
Я потом у себя во дворе всем рассказывал, что Маркова очень хорошая, что она мама Бори Пиховкина, что я был у них дома, ел очень вкусный обед, который она приготовила.
Мальчишки верили и не верили мне.
А когда потом я снова и снова смотрел «Двенадцать месяцев», то совсем не злился на принцессу. Я думал о том, что после спектакля она придет домой и будет расспрашивать Борю про его дела, про школу и кормить его вкусной едой.
В ТЮЗе были не только спектакли, там еще был буфет, где продавали пирожки и газированную воду.
А на стене в фойе висела огромная картина Васнецова «Иван-царевич на Сером волке». Висели и другие картины, но эта была лучше всех.
А еще в ТЮЗе тогда был избирательный участок и агитпункт. Нет, не всегда, а только перед выборами.
Сейчас невозможно себе даже представить, что это такое – выборы в те годы. Какой это был праздник, сам день выборов! Оркестр, в буфете продают коврижку, конфеты, пирожные, а рядом в киоске книги: «Константин Заслонов», «Таинственный остров», «Дети капитана Гранта», открытки с видами нашего города.
Была даже детская комната, где взрослые оставляли своих маленьких детей, чтобы они там поиграли или даже поспали, пока их папы и мамы проголосуют, зайдут в буфет или захотят побывать на концерте, который идет и идет в зрительном зале. Мы не голосуем, нам еще до восемнадцати лет очень далеко. Но в ТЮЗе мы с самого утра: там столько всего интересного, мы так ждали этот день!
Уже задолго до выборов чувствовалось приближение праздника.
Агитаторы приносили пригласительные билеты, очень просили прийти в ТЮЗ на концерт или на спектакль.
Избирателям можно было приходить с детьми, то есть с нами.
В такие дни мы очень торопились сделать уроки, чтобы вечером быть в ТЮЗе.
Я приходил туда с мамой, бабушкой и братом. Все приходили целыми семьями. Зал всегда был полон. Хорошо помню, что именно в предвыборные дни я в ТЮЗе впервые увидел «Женитьбу» Гоголя. Подколесина играл Гребенкин, а Качкарева – Пиховкин, Борькин отец.
В наш драмтеатр мои друзья, да и я, ходили редко. Зачем? У нас был свой театр, свой родной дом – ТЮЗ. И свой тюзный двор.
Но в драмтеатре мы все-таки бывали. Там играли Чекмасова, Шебуев, Бурэ. «Ревизор», «Незабываемый 1919-й», «Великий государь»...
Давно нет тех мальчишек и девчонок. Время разметало нас в разные стороны: кто-то навсегда уехал из города своего детства, кого-то уже нет на этой Земле.
Гога Каракозов стал профессиональным спортсменом, окончил физкультурный институт в Смоленске.
Недавно по радио России услышал: «Мы передавали сообщение из Сочи нашего корреспондента Бориса Пиховкина».
Давно нет ТЮЗа на Самарской.
Там теперь какой-то торговый центр, который, по-моему, влачит жалкое существование.
А тюзный двор? Нет и тюзного двора. Стоят контейнеры для мусора, строят рядом магазинчик. Мини-маг.
Я как-то пришел туда, где в незапамятные времена был наш тюзный двор, на его бывшую территорию…
Никого… И вдруг, откуда ни возьмись, мальчишка лет двенадцати: «Дедушка, вы кого-нибудь ищете?»
Кого я ищу?
«Волжская коммуна», 15 октября 2005 г.
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: